Ольга Маркова - Жена

Николай Решетов уходил всё дальше от стана. Вначале видно было, как за ним тянется по степи длинная тень, синеет ковбойка, раскачиваются широкие плечи. В местах, где степь прогнулась, он исчезал. Вечерний закат охватил полнеба, и земля плавилась, точно была охвачена пожарищем. Вот тракторист вынырнул из зыбкого блеска, обернулся, погрозил кулаком и снова двинулся вперёд. Скоро тень от его большого, но лёгкого тела исчезла, ковбойка потеряла цвет, а сам он становился всё короче, будто медленно врастал в сухие прошлогодние ковыли.

Семён Туканов, бригадир первой полеводческой, не отрываясь, следил за товарищем. Опять бросили работу и разошлись. Бешенство застилало Семёну глаза, сковывало дыхание. Загоревший, как жёлудь, он то и дело проводил чёрной рукой по лбу. Толстые губы шевелились, как у обиженного ребёнка. Сердце колотилось громко и неровно. Хотелось закричать: «Что вы делаете? Опомнитесь!» Но горло сдавило, как клешнёй, голос пропал, и из груди рвались одни шумные всхлипы.

С тоской оглядел он развороченное поле, два трактора, брошенные недалеко от опустевшего вагончика. Обессиленный, сел на хрустящую сухую землю и прохрипел:

— Подождите же! Подождите… — Но тут же подумал, что угрожает напрасно: никуда он с жалобой на товарищей не пойдёт, никого подводить не будет. Скорее всего пожалуются на него.

И как могло случиться, что он поднял руку на Николая?!

У Семёна был мягкий покладистый нрав. Даже в линиях лица, ещё не совсем определившихся, в ласковом взгляде пепельных глаз, в складке губ — во всём чувствовалась эта мягкость, такая приятная, что незнакомые улыбались навстречу, девушки оглядывались вслед и замедляли шаги.

Туканов не помнил, как он мог так сорваться. Мало-помалу приходя в себя, видел, что теперь уж наверняка снимут с бригадирства, которое принесло ему одно бесславие. В совхозе уже знали, что его коллектив разболтался, отстаёт в пахоте, не слушает распоряжений бригадира.

Не понимал Семён и людей, которые могут так относиться к труду. Поверив раз, что поднять целину — желание всего народа, он уже не мог пренебрегать работой, изо всех сил старался внушить товарищам, что сейчас от их успехов зависит чуть ли не будущее страны, и страдал от неповиновения, суетился, кричал, работал за товарищей и незаметно для себя лишился их уважения.

Кудрявые облака громоздились друг на друга. Где-то вдали, за ними, падали сквозные тёмные полосы отдалённого дождя. Перед станом расстилались розовые сумерки.

Отяжелевшими от бессонницы глазами Семён вглядывался то в притихший вагончик, то в цистерну с водой, то в барак-кухню, перед которой были врыты в землю тесовые столы и скамьи.

До хруста сжав зубы, Семён вскочил и бросился к трактору. Руки дрожали, не подчинялись. Еле удалось завести машину. Она пошла точно на поводке, клевала носом на неровных местах.

Из вагончика выскочила полногрудая молодка, жена Николая Решетова, и всхлопнула руками:

— Семен, подожди! Куда ты, Семён?

Догнав машину, вскочила на крыло, взглянула в лицо бригадира и испуганно смолкла: Семён Туканов плакал. Распухшие искусанные губы дрожали. Стыдясь слёз, он отвернулся и хрипло произнёс:

— Не лезь, Анна, куда не надо!

Та соскочила, но шла рядом, широко шагая. Голова её под тяжёлым шлемом тёмных волос была откинута, красивое лицо — сердито.

— Как это «куда не надо»? — прикрикнула она. — Ты чего горячку порешь? Почему меня не позвал? Я не век повариха, и прицепщицей бывала!

— Иди отсюда… — всё так же хрипло бросил Семён, не глядя на Анну. — Что на свадьбу за своим муженьком не бежишь?

— А то вот и не бегу… Тебя тоска облегла, так думаешь, другие радуются? Сообразили свадьбу когда играть! Сев в разгаре, а они… Всё Борьке неймётся: то одну сватал, то другую… По его-то ухватке — не жениться, а уж вдовцом можно быть. Женятся окаянные, а работа стоит!

Бригадир недоверчиво взглянул на неё. Лицо его обсохло, слёз не было.

— Вот и иди за всеми, пируй? И не лезь ты ко мне, не мешай… я хоть немного попашу, и то вперёд!

Анна досадливо отмахнулась и перешла на прицеп. Семён, высунувшись, крикнул:

— Уйди, говорю! Всякие правила нарушаешь! Ещё под плуг попадёшь!

— И то хорошо: послужу удобрением! — ответила Анна.

В лица била волна за волной широкого дыхания степи. Семён шумно втягивал тугой воздух, жмурился. Смутные надежды со щемящей настойчивостью заполняли сердце. Что можно сделать с этой огромной землёй, будь на то общая воля!