Ольга Маркова - Жена

Николай точно испугался беспощадного взгляда жены. Он отвернулся, вздохнул с печалью:

— Взлетел наш Семён высоко, ничего не скажешь, да сел низенько! Бригада-то отстала!

— Совесть у тебя под каблуком, Николай, забыл всё. Честь на волоске висит! Смотри, оторвётся, так и канатом не привяжешь.

Анна хотела пройти в вагон, но Николай, расставив широко руки, прыгал перед ней, издеваясь:

— Эк ведь ты! Глаза горят, голос дрожит, ну как в припадке.

Семён снова с острой болью подумал: «Что связывает её с этим человеком?»

Откуда то приближался рокот мотоцикла. В облаке поднявшейся пыли к стану подъехал Фёдор Слепынин. Прислонив к вагончику машину, подошёл к столу и протянул Николаю трубку.

— Спаял твою поломку. Иди работай!

— А ты как у нас оказался?

— А так, по щучьему велению заместителем бригадира, брат, начальство твоё, как-никак!

— А что же не бригадиром?

— А то, что отвечать за тебя, дурака, страшно! — посмеивался Фёдор. — Я бы на месте Туканова тебя в бараний рог согнул! Иди к трактору: сегодня пахоту надо закончить, мешкать грешно!

Фёдор достал вчерашние листы, поглядел их внимательно, подписал, склонившись над столом. — Плохо вы вчера работали!

— Он совсем не работал, — подняв голову, ответила Анна. — Это мы с Семёном едким потом за него обливались!

Фёдор сурово взглянул на тракториста.

— Как же плохо работали? Норму дали! — слабо защищался Николай.

— Норму! Надо было дать три! Хлебу уж взойти пора, а ты всё его в мешках держите! Бегаете, сшибаете литры-то! — Фёдор отошёл к стоящей за цистерной сеялке и начал кружить около неё.

— Видела? — с напускным равнодушием спросил Николай у Анны, которая начала чистить картошку.

— Видела, — отозвалась та. — Я и не то видела!

— Опять на вчерашнее намекаешь? А мне что? Матушка — в пир, батюшка — в пир, а я, озорник, какой домовник? Тебя вон мать сразу старой родила, так и сиди! А жаль всё-таки, что Сеньку с бригадирства не сняли. Плясать он не умеет, а говорит, что музыканты плохие. Суетится, суетится, а нас организовать не может!

— Он по-товарищески с вами хотел, а вы разве честь понимаете? Свойский, значит и считаться с ним нечего!

— Ну, а зачем нам замы из чужих бригад? У нас не нашлось бы разве?

— Уж не ты ли? От рябины яблока не жди! А Семёна ты не позорь, никто тебе его в обиду не даст. Не допустят, чтобы от одного щелчка человек пошатнулся!

— Он дракой прав! А ты что-то сильно против меня настроена! Всё выпрямить меня пытаешься?

Глаза Анны точно запотели. С большим усилием она оторвала взгляд от мужа, снова принялась за дело.

— Я любовью своей купила право тебя выпрямлять: уж больно ты скособоченный!

Николай снова сел рядом, обнял жену за плечи и тихонько погладил щекой её загорелую шею. Разнеженно спросил:

— Любишь всё-таки?

Анна не ответила, но с лица исчезла обычная насторожённость: вся она потеплела.

«Любит она его!» — с отчаянием подумал Семён. Ему показалось, что он прошёл через светлый туман, погрелся у чужого и непонятного счастья. «Если не из любви ко мне она так с ним говорила, то она ещё лучше!» — пронеслось у него в голове.

— Ну, растаяла гора из каши? — подтрунивал над женой Николай.

Семён вышел из вагона. Разговор Решетовых смолк. Помедлив, Анна бросила равнодушно:

— Мало, бригадир, поспал: за трое суток — пять часов!

Семён встретил далёкие её глаза твердо, с ожесточением.

Анна прошла к вагону, гордо подняла голову, но казалась очень усталой, неестественно напряжённой. Волосы, как шлем, прикрыли сверху загорелый лоб.

Воздух отстоялся за ночь, как вода. Далеко в степи поднялось белое облако пыли, видимо, проходила машина. Солнце было мутно-красное спросонья, и пыль точно пылала.

Семён, глядя вдаль, глухо сказал:

— Ты, Николай, за пощёчину меня прости. А за срыв работы перед коллективом сам уж прощенья проси.

Анна круто остановилась, обернувшись, в упор посмотрела на мужа. Тот, метнув на неё взгляд, пролепетал:

— За работу не беспокойся, хозяин, выправимся…

Над степью враз запели жаворонки, будто подбросили лёгкие блестящие дутые бусы, обронили и раскололи их неосторожно. Снова собрали бусы в витую нитку, летели с ней, поднимаясь всё выше, стараясь растянуть её, соединить этой блестящей и звонкой бечевой и небо, и раскалённую сияющую степь.

Вдали перекликались тракторы. Колонна грузовиков, нагружённых мешками с зерном, гудя, промчалась со станции в глубь степи. Из одной машины неслась горячая песня.