Исаак Гольдберг - Поэма о фарфоровой чашке

Снова молчание пришло вслед за словами девушки. И, как бы изнемогая под тяжестью этого молчания, выскочила опять веснушчатая, задорная:

— Вот чудно! А почему же обязательно отца чтоб уважать?.. Во-первых, ребят-то мы, женщины, рожаем… Ребенок первым долгом матери принадлежит. И, по мне, если я ребеночка захочу, так мне не все ли равно, кто ему отцом будет?.. Мне главное — ребенок!..

— Ой, бесстыдница!..

— Ай-яй, комсомолочка! Договорилась… Нечего сказать, красивые слова высказала!..

— Вот оно для кого эти самые ясли-то да приюты завели, для этаких бесстыдниц…

— Чтоб им ребят туды спихивать!.. Безотцовщину плодить…

На мгновение работа замерла. Женщины ушли в спор. Комсомолку закидали словами, задразнили. Раскрасневшись и немного оробев, она молча слушала.

Но худая, нервная девушка, перекричав остальных, пришла ей на помощь:

— Вы бы, мужние, помолчали! — страстно выкрикнула она. — Вам хорошо… Вы народите ребят да при мужьях нянчитесь с ними… А вот куды бы, скажем, я делась бы с моим крикуном, если б не было яслей?.. Была бы на мне петля, хоть пропадай… Ясли да приюты — это нам, женщинам, на пользу… Я всегда низко поклонюсь тому, кто их выдумал да у нас завел!

— Освобождение женщины… — радуясь поддержке, вставила комсомолка. — Нужны ясли, приюты… Вот столовые еще да общежития… Общие квартиры… чтобы не приходилось женщинам да девушкам стряпками да няньками быть, а наравне с мужчинами в общей жизни участвовать…

— Слыхали, слыхали!.. Заткнись ты, Глашка!

— Поехала, заскрипела шарманка…

— Сто раз слыхано… Одно трепанье языками!.. — вспыхнули, снова зашумели женщины.

Но в дверях появился мастер сырьевого цеха. Он скривил заросшее грязной бородою лицо, нагнул голову и сумрачно напомнил:

— Что ж это, товарищи, баня это вам али базар?..

Женщины не раз посмеялись над вниманием, которое уделял Карпов Федосье. Они заприметили, учуяли верно и безошибочно, что инженера тянет к девушке, что он заходит в отделение, где она работает, чаще, чем нужно.

Их не удивляло это: за Федосьей Поликановой, слывшей в поселке и на фабрике первой красавицей, всегда увивались мужчины. Но какая-то неприязнь, какая-то обида наполнила их, когда они установили, что Карпов не на шутку заинтересован девушкой.

Самой Федосье льстило внимание инженера, но он ей не нравился. Он ее пугал чем-то. Вот эти упорные молчаливые взгляды, этот приглушенный голос, каким он разговаривал с нею, его манера держать себя с нею были для нее необычны. Порою они смешили ее, порою же возбуждали неосознанную, смутную тревогу.

В ней кипела молодость крепких свежих девятнадцати лет. Ее радовал громкий веселый смех, задорная, звенящая песня, быстрые широкие движения. Когда при фабричном клубе организовался физкультурный кружок, она была одной из первых, которая надела майку и трусики и с обнаженными руками и ногами стала в ряды физкультурников. Ее гибкое и крепкое тело выделялось из толпы молодых полуобнаженных тел изяществом и сверкающей грацией молодости. Подруги с завистью говорили ей:

— У тебя, Феня, фигура замечательная… Тебе бы в кине играть, на картине!..

А парни все норовили обхватить ее, помять, пытались бороться с нею, но получая крепкий и горячий отпор, смущенно хохотали.

Дома отец, старик Поликанов, порою долго приглядывался к ней и о чем-то соображал. А потом, в ее отсутствие, говорил жене:

— В кого она, Федосья наша, такая?..

— Какая?..

— Остроглазая и нахальная… Прямо всем в глаза кидается!..

— Ты уж, старик, скажешь… Вовсе она не нахальная…

— А ты погляди, как она, язви ее, буркалы свои разжигает… Всех парней смущает на цельной фабрике… Обкручивать ее надобно скорее.

— Нонче, старик, этак-то не водится, — нерешительно протестовала старуха. — Нонче нас не послушают… Сами окрутятся.

Поликанов темнел и обрывал разговор.

И всегда после этого обрушивался на младшего, на последыша Кешку, который бегал в свой отряд, хвастался пионерскими подвигами и нисколько не боялся отца.

Старик ловил его, загонял куда-нибудь в угол и шипел:

— Я тебя, стервеца, вот примусь учить по-своему, ты забудешь свои галстучки да барабаны!.. Я, брат, погоди только, пристрою тебя к настоящему делу… Не погляжу на порядки, а потащу тебя за волосы али за уши в цех, поставлю на работу… Знаешь, как добрые люди раньше к работе приучались?.. Раньше вот такой гаденыш, как ты, коло отца на работе горел. Отцу подмогу оказывал, к рукомеслу привыкал!.. Ранее такой сморкач уж деньги в дом носил, пользу!..