Исаак Гольдберг - Поэма о фарфоровой чашке

— Управимся! И своим и чужим потрафим!

— Подналяжем, дак и браку нонешнего не будет. Маханем такую продукцию, что китайцу сто очков вперед дадим!

— Обязательно дадим! Лучше этой черепушки обладим!

— Беленькую! Маленькую! Со звоном! С росписью!

— На словах оно все этак-то хорошо и ладно выходит! На словах!

— Не только на словах! Делом докажем!.. Самым настоящим делом!

Дым разорван спором и криком.

Из-за стола поднимается красный директор:

— Помолчите, товарищи! Давайте, ребята, по порядку и организованно. Орете, как те горлопаны на сходе… Нельзя же, ребята! Так вы же, ребята, сознательные! Давайте по цехам обсуждение поведем… Начинайте, по сырьевому.

Темный палец, как чугунная свинка, устремляется вперед. Черный палец показывает, призывает того, из сырьевого цеха.

— Нам, конечно, — поднимается с места человек из сырьевого цеха, — установку следует насчет массы. Чтоб, пожалуй, в дробилке и потом на прессах проверка произошла… Массу полагается сюда пустить аккуратную и чтоб все в меру.

Разорванные клочки дыма успокаиваются и уползают к потолку и в окна.

В конторе деловая, тугая тишина.

Проворные руки, мелькая над вертящимся станком, неустанно обминают и приглаживают влажную глину. Босые ноги бегут по кругу и дают ему движение.

Так из-под проворных рук, из-под ловких пальцев возникают хрупкие формы. Сырые и нежные — они длинными стройными рядами вытягиваются на досках. Они окружают работающих в молчании людей. Они господствуют повсюду, над всем.

Сырые и нежные формы, загромождающие проходы и словно сторожащие рабочих, ждут своего часа.

Там, в соседстве с этим корпусом, дымятся широкие трубы над закоптелыми крышами. Широкие двери исполинских печей открыты и ждут.

В широкие двери, внутрь еще неостывшей печи войдет горновщик, присмотрится, приладится и станет принимать и устанавливать в ряд, в лад, осторожно и терпеливо желтые, пористые, радующие глаз, как свежеиспеченный хлеб, огнеупорные капсюли-коробки, наполненные сырой посудой.

Огнеупорные капсюли-коробки, наполненные свежими, хрупкими формами, которые еще недавно вышли из-под проворных и верных рук.

А назавтра вынутые из печки яркие белые фарфоровые чашки, тарелки, чайники, блюда попадут в другой корпус, к другим рабочим, в другие руки. И нежные, тонкие кисточки распишут на белых и чистых чашках, тарелках, чайниках, блюдах нехитрые, но яркие узоры.

Невиданные цветы расцветут на белом фарфоре…

Крепкий каурый конь, горячась и приплясывая, вынес пролетку из узенького проулочка и, почуяв под копытами накатанную крепкую дорогу, весело рванулся в степную даль.

Станция с ее двумя водонапорными башнями осталась позади.

Седок, высунувшись из пролетки, сбоку полюбовался горячим и стремительным ходом лошади и тронул за узенький поясок кучера:

— Неужто от Забавной?

— Как говорите, товарищ? — обернулся кучер, натягивая вожжи.

— Спрашиваю: конь-то от Забавной? Хороших кровей кобыла тут раньше на фабрике была… От нее?

— Не знаю. Я тут второй год только. Кто его знает, откуда да от кого. Должно быть, со стороны завели… А может и от той, стало быть, кобылки.

Седок откинулся на сиденье и глубоко вздохнул.

Дорога пошла увалами. Широкие пашни устлали землю лоскутными цветными половиками. Мелкие перелески шарахнулись по падям, кое-где взметнулись выщербленными гребнями на угорах. По сторонам вдали безлюдно и безмолвно лежали деревни. А сверху, в сгущающейся сини неба плыла тишина: ранний вечер шел мягко и осторожно.

Пустив лошадь шагом по крутому увалу, кучер закурил и уселся на козлах боком.

— Прямо, конечно, из Москвы? — выпуская струю едучего густого дыма, неожиданно сказал он. — Экую путину отмахали… Неужто, значит, для посмотренья нашей фабрики?

— Из Москвы, — задумчиво ответил седок. — Посмотрю фабрику. Погляжу на порядки, как работают.

— Что же, посмотрите, посмотрите, — одобрил кучер. — У нас порядки ничего. Есть, конечно, баловные ребята, а вобче все аккуратно. Вот строить теперь надумали. По-новому, вишь, хотят фабрику заводить. Грехов с этими строителями, беда! Спорют, доказывают, а в об-чем, может, и зря…

— Вот и об этом разузнаю я, — заметил седок. — Зря ли, или не зря стройку надумали.

— У нас прямо война с этой стройкой. Одни горячатся: давайте фабрику внове оборудовать. А иные не согласны: вишь, фабрика-то в этаком, в теперешнем, конечно, формате годов шестьдесят орудует и ничего, товар форменный выпущает! И выходит, что новую-то строить, может, и не резон.