Ахмедхан Абу-Бакар - Рассказы советских писателей

С улицы свернула к школе какая-то девушка, совсем еще девчонка: черное пальтишко, резво топают по снегу ноги в модных сапожках. Напрямик идет, смело шлепает по лужам, совсем как тот первоклассник!

Винцентас обернулся к Реле.

«Сказать ей что-нибудь поласковее, чего уж… Но неужели она не понимает?..»

Положение у Реды, если взглянуть со стороны, куда как выгодное, позиция вполне благородная… Но вблизи… Вблизи Винцентас видел лишь не очень молодую, нескладную девицу, которой не выпало случая выйти замуж. Педагог она неплохой, но человек скучный, раздражительный.

«В наше время женщина должна быть… Ну, хотя бы интересной, что ли…» — думал Винцентас, вновь отвернувшись к окну. Незнакомая девчушка уже усердно очищала на школьном крыльце свои сапожки.

Сам он никогда не был красивым. Длинный. Худющий. С запавшими от постоянного замота глазами. Его сухие волосы, когда он их причесывал, наэлектризовывались и вставали дыбом. Однако он был отличным учителем и директором, до капельки отдавал школе все лучшее, что имел. Запродал ей, как дьяволу, душу.

И все-таки интересно: почему он, самостоятельный мужчина средних лет, холостяк со стажем, проработав столько лет бок о бок с этой девушкой, хорошо зная о ее чувствах и переживаниях, почему он, черт побери, лишь опускал глаза и дружелюбно улыбался, почему ни разу не сказал ей ни одного словечка всерьез, не объяснил: мол, так и так, вы и я разные птицы, не летать нам вместе… Как он, Винцентас Паукштялис, разрешал этой несчастной на что-то надеяться, терпел ее подле себя?.. Одному богу известно.

И с какой стати сама Реда, ведь не уродина — здоровая, умная женщина, почему прозябает она здесь уже семь лет, обучая детей всяческой премудрости, а сама не может усвоить простейшей науки — женской стратегии и тактики? Вот вопрос, вот загадка, которая волнует весь их крошечный городок.

«Я — как та больная канарейка в клетке, — вздохнула Реда. — И никакой фельдшер мне не поможет».

А Винцентас думал в этот момент, что она, Реда, очень добросовестный работник и очень добрый человек, настолько положительный во всех отношениях, что и влюбиться в нее невозможно. Додумав до конца эту, парадоксальную мысль, он вдруг опечалился: «И все-таки она — моя судьба».

— Можно? — В дверях учительской появилась черноволосая улыбающаяся молоденькая незнакомка в сапожках.

— Милости просим! — Директор, посветлев, протянул ей руку. — Я из окна увидел и сразу понял, что это вы…

Они знакомы? Кто она? Реда оживилась, лицо ее потеплело, на нем появилась краска, но, ощутив вдруг во всем теле какую-то странную неловкость, она вновь помрачнела и уныло уставилась на гостью.

— Знакомьтесь — наша новая преподавательница французского, — Винцентас глянул на Реду такими веселыми и ясными глазами, что у нее не осталось сомнений: «Вот какие ему нравятся…»

Новенькой, вероятно, около двадцати. Симпатичная. Реду кольнуло острое чувство ревности. Но она протянула руку и снисходительно, по-матерински улыбнулась:

— Будете заменять Шпокене?

— Не знаю… Какую-то учительницу, которая малыша ждет…

Директор рассмеялся, помог девушке снять пальто.

«Не такая уж она и красавица. Пустышка, наверное», — решила Реда и снова уткнулась в газету. Ее короткие прямые волосы, упавшие на лоб, снова напомнили Винцентасу желторотого цыпленка. И он ужаснулся: «Реда будет моей женой. Это ясно, это неизбежно. И деваться мне некуда…»

— Очень приятно познакомиться. Мне вас по телефону рекомендовали. Вы как раз вовремя!

«Ишь как лебезит… Около меня ни разу так не вертелся… Господи, что же теперь будет?.. Что мне делать?»

Да. Случается, что и самые опытные педагоги дают промашку, окончательно запутываются. Винцентас даже раскраснелся, обхаживая молодую коллегу. Так осточертели ему все эти женщины, ежедневно кудахчущие возле печки, так надоело тоскливое обожание Реды, ее терпеливая любовь, так обрыдли попойки Шпокаса… Новый человек оживил его, как свежий ветер. И лицо порозовело от радости. И на губах порхала какая-то незнакомая улыбка, не похожая ни на ту, дежурную, радушную, с которой провожал он нынче гостей, ни на ту искреннюю, хоть и вымученную, с которой привык он обращаться к Реде. В душе проклюнулось какое-то новое, еще не изведанное старым холостяком чувство. И он радовался, как мальчишка. Далее заставил девушку погреть возле печки руки…

«Ах так… Ну ладно!» — оказывается, в душе «неплохого педагога» под покровом всяческих добродетелей есть место не только для чувства ревности, но и для жажды мести, пусть невелика эта жажда, с чернильную капельку, но сейчас капелька расплылась кляксой, отвратительно испачкав чистую душу Реды. «Ну ладно! Я теперь нарочно никуда не уеду. Никуда! А ведь ты хотел бы. Очень бы хотел, Винцентас! Не поеду! Буду смотреть на вас, жечь глазами, покоя не дам… Фельдшер станет моим мужем, а ты, ты — мучеником…»