Исаак Гольдберг - Жизнь начинается сегодня

— Пиво — это не водка, — поддерживал его Влас, поддаваясь легкому и приятному опьянению. — От водки человек дуреет, а от пива никогда!

Так, убеждая друг друга в том, что обоим было вполне ясно и понятно, они покончили со второй кружкой и по безмолвному согласию потребовали по третьей.

В пивную все время входили новые посетители. Почти всем им приходилось обходить столик, за которым сидели Влас и Савельич. Но ни Влас, ни Савельич не обращали никакого внимания на входящих и на то, что происходило в пивной. Они заняты были углубленной беседой.

Оба трезвенники и позволявшие себе немного выпить только по большим праздникам и по особым торжествам, они от пива пьянели легко и незлобиво, становясь добродушными и ласковыми. И они взглядывали один на другого потеплевшими глазами и старались говорить хорошие и проникновенные слова.

— Мужик ты — ничего. Подходящий мужик, — признавался Савельич. — Я как в первый раз тебя увидал, того же сроку подумал: хороший мужик! Подумал: подходящий и, мол, стоющий человек!

— А ты, Поликарп Савельич, — не отставал от него Влас, — для меня самым душевным товарищем в бараке вышел. Хоть ты и штырил меня, а все-таки душа у меня к тебе вот как, самым хорошим расположением!

— Хоть в тебе ошибка занозой сидела, а я, Влас Егорыч, товарищ Медведев, с первого прицелу признал, что отходчивый ты!

— Я отходчивый! — горячо соглашался Влас. — Меня только обидой не бери! По справедливости люблю жизнь! А чтобы так как-нибудь, вроде где обманом, где неправдой или обидою, не желаю! Окончательно не желаю!

— Это, конечно, правильно! Свято как говорится, и правильно! Ну, а ты все-таки здорово бурлил против коммуны! Ущемило тебя, а зря! Самый ты подходящий человек для коммуны, артельный и работящий!

— Кто, я?..— Влас гордо выпрямился. — Я артельный! Я кровь проливал, партизанил! За себя я, что ли, кровь проливал? Я — за артель, за общество страдал!..

— Верно... А вот нашло затемненье на тебя...

— Потому обидно мне! Обидно, Поликарп Савельич! — На Власа начинало накатываться раздражение. Но Савельич ласково прищурился, потянулся к нему, тронул за плечо и заулыбался:

— Ох-хо-хо! Бурлишь! А ты без сердца! Упомни, какой у тебя там в коммуне герой вздымается!

— Филька-то? Ого! — захлебнулся в горделивом восторге Влас. — Парень язвинский! Видал, какой вострый?!

— Вострый! Бритва!

Новые посетители входили в пивную, ныряя во влажную духоту ее, как в застоявшуюся омутную воду. Они проходили мимо Власа и Савельича. а те были заняты своим душевным разговором и плохо глядели по сторонам.

Двое новых возникли в дверях, глянули внутрь шумной и душной комнаты, шагнули. Но один из них, заметив Власа, слегка отпрянул и ухватил спутника за рукав. И в это время Влас, озираясь вокруг в поисках официанта, усмотрел и узнал одного из вошедших. Влас приподнялся слегка, хотел что-то сказать, но тот из вошедших, что тронул своего приятеля за рукав, быстро повернулся обратно к двери и исчез в ней, увлекая за собою второго.

— Ишь... — растерянно произнес Влас. — Боится!

Савельич, который ничего не успел заметить, услыхав восклицанье Власа, недоуменно справился:

— Об чем это ты?

— Боится, — повторил Влас, не спуская глаз с двери. — Стало-быть, совесть окончательно замаранная.

— Да ты о ком? Али пивко одолило? Хх!

— Не-ет... — замотал Влас головой. И, поймав, наконец, официанта, заказал еще пива. А затем, доверчиво склонившись к Савельичу, рассказал ему, что вот зашел было сюда сосед, Некипелов Никанор, никакого Влас ему зла не сделал, а ведь убежал мужик, как заметил, так сразу, как чорт от ладану, и убежал.

— Скажи на милость, — заключил он рассказ, — какой народ неверный да пуганный стал. — Но, коротко помолчав, прибавил: — А ему, пожалуй, и есть с чего пуганным быть.

Савельич выслушал Власа внимательно. Савельич не удовлетворился этим коротким рассказом. Савельич захотел узнать о власовом соседе, о Некипелове побольше и поподробнее.

Новые кружки пива с пышными шапками пены были поданы на стол. Торопиться было некуда. Влас отхлебнул из кружки. И Савельич узнал все о Никаноре Степановиче Некипелове.

— Кулак... — раздумчиво протянул Савельич, когда Влас замолчал. — Такой на всякую пакость отважится. Возъярен он! За животишко за свое, неправдами да чужим потом нажитое, возъярен. Надо бы тебе его, Медведев, давно раскусить. Положил бы ему цену настоящую, а ты его в человеки возвел да почитай дружбу с ним доржал. Нехорошо!