Павел Кренев: Жил да был "дед"

Убедившись, что механики действительно и без него «доковыряют» небольшой этот ремонт, Славка поднимается на палубу. «Водицы испить, на ясно солнышко взглянуть», — называет эту процедуру Витя Железное. Палубу действительно осветило выглянувшее из-за туч солнце. Впервые за неделю. От яркого, брызнувшего неожиданно в глаза света Славка некоторое время ничего не видит и, зажмурив глаза, прислоняется к кнехту. «Ну что, — думается ему, — кажется, приспело затишье, можно пойти на бак». Сидеть на баке, в самом носу, в такие вот тихие, солнечные, довольно редкие свободные минуты и глядеть на воду для него форменное наслаждение. Сам над собой иногда посмеивался: «Первобытная привычка», но что-то есть неотразимо притягательное в бесконечном тускловатом мерцании отлогих гладких волн, по которым несется судно…

— Подымись, Михалыч, — слышится вдруг сверху мегафонный скрип.

Славку зовет к себе Александр Макарович Бронников, капитан «Моряка Севера», он же Льсанмакарыч, он же «мастер», он же «кэп», он же «желтый туфель» (последнее добродушное прозвище он имеет у моряков за таинственное пристрастие к обуви жёлтого Цвета). Бронников выглядывает из штурманской рубки и машет приглашающе рукой.

— Новость есть!

Славке лезть на мостик неохота. «Поспать не дает спокойно», — бурчит он про себя, но желание «мастера» — закон. И Славка поднимается по трапу. Сейчас Льсанмакарыч сощурит хитрые свои глазки и… выдаст чего-нибудь такое. Хороший он мужик, «мастер», умница, работящий, но таинственный, как северное сияние. Откуда он все вызнаёт? Встретит, бывало, Славку с утра:

— Михалыч, у тебя все в порядке? Что-то неспокойно мне сегодня.

И точно, через час портится какой-нибудь насос. Мистика.

Льсанмакарыч стоит на мостике, улыбается поднявшемуся сюда. Славке и пытливо интересуется:

— Машины целы?

— Пока целы, — отвечает осторожно Славка, не зная еще, к чему клонит «мастер».

— Тогда вот тебе подарок. Гляди, — И он указывает рукой куда-то вперед.

Славка смотрит туда, и сердце его радостно сжимается. Даже без бинокля видна узенькая пока, но до мелочей знакомая полоска белых кубиков — домов и тоненьких спичек — заводских труб, словно вырастающих из моря. Это Северодвинск — город на самом побережье. Там берег! И там же Двина, а на ней Архангельск, там дом!

— Сережа, ты же знаешь, я совсем темная женщина.

— Гм, — говорит полусонно подполковник. Глаза его закрыты.

— Газет не читаю, радио не слушаю, в сплетни не вникаю.

— Удивительная откровенность. Да еще от красивой женщины. — Сергей Григорьевич целует Инну в лоб и устало кладет голову на подушку. Наверно, ему очень хочется спать.

— Я это делаю принципиально. Минимум информации консервирует драгоценные нервные клетки.

— Умница.

— И потом, ты знаешь, что ни программа «Время» — то сплошные международные столкновения, что ни полоса в газете — то нейтронные бомбы, ракеты крылатые… Ужас!

— Угу-м-м.

— Сережа, а войны не будет?

Сергей Григорьевич слабо мотнул отрицательно головой. И опять с закрытыми глазами. «Ну нет, уж ты у меня глазоньки-то откроешь, милай, устал, видите ли, в штабе своем. Откроешь!»

— Сереженька, а тебя тоже воевать пошлют, да?

Один глаз подполковника открылся и осмысленно, совсем не сонно, уставился на Инну.

— Понимаешь, Сереженька, мы совсем не думаем об этом. Привыкли к миру, ходим в кино, зарабатываем деньги, ругаемся. А в любую минуту может случиться то большое и страшное, и с тобой что-нибудь…

Инна села, обхватила руками коленки. Сергей Григорьевич рывком тоже сел, обнял ее и, целуя, заприговаривал:

— Ну что ты, милая! Ну что ты!

Потом, когда оба лежали и глядели на потолок, по которому пробегали отраженные из окна робкие, какие-то затравленные ночные тени, подполковник спросил:

— Интересно, а Ксения станет меня папой величать или нет?

— Она к тебе привыкла, — неопределенно ответила Инна.

Через некоторое время подполковник ровно заприхрапывал, подрагивая во сне усиками, отпущенными месяца два назад по настоянию Инны: «Будешь походить на француза». Инна лежала на боку, разглядывала давно уже знакомое ей правильное, ухоженное лицо Сергея Григорьевича и думала о том, как все осложнилось в последнее время, если дошло до того, что стоит вопрос, назовет ли Ксения своим отцом чужого ей человека. Тревожно как-то сегодняшней ночью. Не спится. Инна поднялась, накинула на плечи любимый халат и прошла в комнату дочери. Ксения, как и всегда, лежала раскидавшись, обняв старого своего мишку, уткнувшись носиком в его помятую мордочку. «Ну вот опять, — подумала Инна, — моська к моське», — улыбнулась. Спать не хотелось, и она вышла на балкон.