Владимир Фоменко - Человек в степи

— Правильно! — отзываются товарищи. — Летом они могут, а сейчас кишка тонка. Не выдюжат по такой погоде.

Погода в самом деле серьезная. Над заиндевевшими берегами свистит ветер, даже в закрытом ерике рвет с поверхности брызги. В сером воздухе пахнет снегом.

На ребятах теплые тужурки, капелюхи, резиновые забродские сапоги. Едут не для забавы; они люди хозяйственные, от отцов-дедов знают: настрелял — значит, будет всё, — и тушки, засоленные в бочонке, и жарковье, и на базаре мамаши продадут-сменяют на штаны, ботинки, шапку. Мало ли на что!.. Чем ближе к морю, тем отчетливее шум нагоняемых бурунов, ниже стелются гривы камышей. Не сегодня завтра начнет леденеть Дон, разветвленный тут многочисленными рукавами.

И вот оно, взморье. Здесь граница. Кончаются низинные топкие берега, начинается темноватый простор воды с белесыми недобрыми гребешками. Можно не идти на риск, а попросту остаться в зарослях, у берега. Но ведь больше «идет утка» на открытом. Кое-где в начале открытого моря маячат полузатопленные кулиги высокого камыша, кажутся издали круглыми, шевелящимися шапками. Вот в такую стелющуюся по ветру, окруженную волнами кулигу и хочется стать пареньку-утятнику.

Ребята делят места: «Ты станешь в то, я — в это» — и отчаливают.

Отчаливает и Ленька Куров, отрывается от прочной земли. Шест, доставая дно, все глубже уходит в воду. Здесь волны не то что в ерике… Они поднимаются над кромкой тонкого борта, и если б легонькая каика не повторяла каждое движение буруна, не возносилась подобно стружке, ее бы сразу, еще у берега, накрыло. Голые, облитые водой руки зябнут, а сам Ленька — весь в поту от работы и напряжения.

Наконец кулига. Ленька ищет в ней просвет — куда становиться, чтоб меньше мять нужные для маскировки камыши; резким движением загоняет в просвет кайку; стоймя опускает шест, заколачивает в илистое дно; привязывает кайку к торчащей верхушке шеста и, взяв ружье, трет малиновые от холода мокрые руки.

Несколько минут уток можно не высматривать: утки, находящиеся вблизи, видели движение в кулиге и сюда не налетят. Надо ждать других. У основания камышей бьется белая пузырчатая пена, шелестят ледяшки, с наветренной стороны нанесло сорванные волнами ржавые плети водяной травы — кушныря. Ленька примеривается, как удобней будет вскидывать. Вскидывая, лучше всего стоять в рост. В камыше немного глушатся волны, но все же кайку бросает, уносит из-под ног, и, чтобы стоять, Леньке придется балансировать…

Но вот он пригибается, взводит курки. В небе утка. Трепеща крыльями, напряженно вытянув шею, она возникает над камышом, навстречу взлетают и без выстрела опускаются стволы ружья. Нырок. Не стоит заряда. Уважающий себя утятник привозит домой отборную дичину. Пахнущего рыбой нырка он не привезет. Ленька представляет, как дома он кинет связку битой птицы на пол у двери. Пока он будет солидно, нарочито медленно раздеваться, мать наклонится над связкой и, щупая пальцами утиные грудки, скажет отцу: «Глянь, Ленька-то на неделю привез запаса». Может, подойдет и отец, в одобрительном молчании тоже пощупает уток…

В небе проносится густой косяк, но высоко — не достанешь. В других кулигах тоже молчат ребята — видать, табунки идут в высоте. Ленькины руки судорожней сжимают ружье, глаза наготове. Вот она приближается, лучшая дичь — крыжень! Это приезжие выдумщики гоняются из-за тонкого мяса за маленькой уткой — чирковой, а выросший на море хлопец любит тяжелую, крыжневую. Она уже над головой, ясно видны темно-кофейные перья на тугом зобу, видны красные лапы поджатые в полете к хвосту. Один пропущенный миг — и уйдет дорогая птица. Ведь не крыжнячка, а крыжень, самец! Ленька стреляет. Рухнув с высоты, падает селезень и, всплеснув, кувыркается в воде, поднятый на гребень буруна. Ленька выдергивает со дна шест, выталкивает кайку из камыша и гонится за дичью, которую понесло ветром. Нужно держать кайку носом на волну, а то и не охнешь — перекинет. Ленька проходит бортом вплотную к селезню, подхватив, кидает под ноги и опять правит в камыши, закрепляется, быстро отчерпывает корцом набранную через борт воду, перезаряжает и, с ходу обтерев рукавом забрызганные ружейные стволы, ждет…

Почти сразу налетает тройка лопоносов; заметив охотника, свечкой забирает вверх, но Ленька гахает разом из двух стволов, видит далеко шлепнувшегося в море лопоноса и опять, выдергивая шест из-под взлетающей волны, окуная рукав едва не по локоть, снова выталкивает кайку на открытое, на волю судьбы: опрокинешься или не опрокинешься в темную воду, замерзающую по-над бортами…