Геннадий Николаев: Хранилище

— Нет! — откликнулось несколько голосов.

— Разъясняю. Которые боятся крыс, пойдут в первую очередь. Потом — по круговой. Ясно?

— Ясно!

— Рядовой Слижиков! Повтори приказ!

Сашок замотал головой, приложив руки к груди, двинулся к лейтенанту, вдруг повалился на колени.

— Товарищ лейтенант! То-ва-а-рищ лейте-на-ант! — просипел он, умоляюще протягивая руки. — По-щаа-дите! То-ва-а-рищ… — Голос его совсем пропал, Слижиков ткнулся лицом в снег, согнулся дугой, плечи затряслись.

Солдаты гоготали. Лейтенант не смог сдержать самодовольной усмешки.

— Сержант Махоткин! Навести пор-рядок!

Махоткин подтолкнул соседнего Копаницу, и они вдвоем, подхватили Сашка под руки, отвели в строй, поставили на место. Рысцой вернулись в голову шеренги.

— Взвод! Слушай мою команду! Смирно! На-а-пра-а-у! В казарму… Ша-а-а-гом арш! За-а-а-пе-вай!

Вытянувшись цепочкой, взвод зашагал по искрящейся под солнцем площадке, очищенной от снега и аккуратно подметенной метлами. «Белая гвардия, черный барон снова готовят нам царский трон», — вывел голосистый запевала. Лейтенант шел сбоку, помахивая перчатками в такт песни.

Было тепло как весной. На небе ни облачка. В воздухе стоял терпкий хвойный запах. Не верилось, что это в Сибири, в конце декабря…

Я умылся под рукомойником в пищеблоке. Есть не хотелось — только спать. Едва я разобрал постель, как в комнату вошел лейтенант и, тыча пальцем, со злостью сказал:

— Это за бульдозер. А за солдата еще получишь.

— Послушай, лейтенант, прошу по-человечески, не посылай Слижикова в Хранилище. Там действительно страшно.

— Знаю!

— Ты не знаешь всего…

— Все знаю. Это ты еще не все знаешь, вот запечатаю на трое суток — тогда узнаешь!

— Не пугай! Смотри, как бы самому не запечататься — по уголовной части! Тогда спросят, для чего выдумал этот идиотский пост внутри Хранилища…

— Слушай, ты! Вошь интеллигентская! Чего ты все лезешь в мои дела? Неделю уже ошиваешься, а все не врубился. Тут своя жизнь, свои законы. И пост этот не я выдумал, он давно, до меня. Для чего, спрашиваешь? А вот таких, как ты, строптивых болванов ломать. Чтоб служили и ни о чем не размышляли! Понял, мыслитель? И не лезь, сука, в мои дела! По-хорошему предупреждаю!

Я сжал кулаки. Лейтенант все сдергивал и никак не мог сдернуть перчатку с правой руки.

— Послушай, ты! Солдафон! Думаешь, все это пройдет для тебя безнаказанно? Думаешь, не достать тебя тут в этой норе? Думаешь, все бессловесные скоты! Крыса! Крыса поганая!

— Молчать! Смирно!! — придушенно прохрипел лейтенант. — Да ты… Знаешь, что у меня в Хранилище? — Он замер с выпученными глазами, в оскале обнажились мелкие темные зубы, нос вытянулся, побелел. — Думаешь, лейтенант, две звездочки, пешка? Да у меня прямой провод, знаешь с кем! А приказ сорок дробь семнадцать знаешь? У меня тут кнопочка с цифровым кодом…,- Он облизнул пересохшие губы, рот его сводило судорогой, он не мог говорить. — Я… я… только я допущен! Понял, ты, гниль интеллигентская! Наберу, нажму — к чертовой матери! Все, все — понял? И не трогай солдат! Им служить! А ты ни х… не знаешь в жизни! Тебя еще драть, мордой об стену, палки об тебя лыжные, бамбуковые! Валенком с песком по почкам! Окурки об тебя гасить! Застрелю!

Я сел на кровать. Лейтенант оцепенело держался за кобуру, на губах выступила пена.

— Выйди, — тихо сказал я. — Слышишь? Опомнись, лейтенант. Выйди.

Он круто развернулся на каблуках, застегнул кобуру и вышел. Я лег. Нервная дрожь била меня, тряслись руки, стучали зубы. Сбросив валенки, укрылся краем одеяла. Лицо казалось раскаленным, видимо поднялась температура. От боли раскалывалась голова, больно было глотать.

Я закрыл глаза, но и там, внутри меня плавала пугающе отчетливая физиономия лейтенанта — выпученные желтые глаза, крысиная морда, белый нос, хищные зубы. Значит, лейтенант уже кого-то ломал в Хранилище, а может, еще и до него… О каком это он приказе шипел? О кнопочке, цифровом коде… Может, и взаправду, Хранилище диктует свои законы? Делает всех, кто связан с ним, сумасшедшими… И меня в том числе? Какой идиотизм!

Вечером меня кто-то разбудил, потряс за плечо.

— Придется перейти в казарму, — тихо сказал Сашок.

— Почему? — пробормотал я запекшимися губами.

— К лейтенанту жена приехала…

Я долго выбирался из жаркого полусна-полубреда. До меня никак не доходило, к кому и зачем приехала жена. Разве у лейтенанта есть жена? У такого может быть жена?! Но при чем здесь я? Приехала, ну и пусть, я-то здесь при чем?