Анатолий Вахов - Утренний бриз

Каюр передней упряжки остановил собак, с силой вогнал перед нартами остол в снег. Собаки улеглись, свернулись в пушистые клубки, спрятав морды от ветра.

— Пурга идет, — каюр, старый чуванец, приблизился к остановившейся упряжке Шарыпова. — Сильная пурга.

Ефим снова окинул взглядом долину, которая словно закутывалась в белую шаль. Он и сам видел, что приближается пурга, сквозь которую на истощенных слабых собаках не пробьешься, но и возвращаться в Марково не хотелось.

— Сворачивай к Ворожее, — принял Шарыпов решение, вспомнив о небольшой заимке, что лежала чуть в стороне от их пути. Каюр одобрительно кивнул:

— Однако, так, — и вернулся к своей нарте, поднял собак, которые зло огрызались и неохотно налегли на упряжь.

До заимки караван добрался уже под порывами снежной бури. Обитатели двух жилых хижин приютили их на несколько дней. И как только пурга начала стихать, Ефим Шарыпов поднял караван в дорогу. Снова бежали по широкой долине упряжки. К концу первого дня непогодь окончательно отступилась, ушла куда-то на юг, а на следующее утро солнце весело и ярко скользило лучами по снежной, ослепительно белой тундре, словно пересчитывало рассыпанные пронесшейся пургой драгоценности. Люди и собаки хорошо отдохнули за дни вынужденной остановки.

Шарыпов легко и быстро шел рядом с нартами. Часа через три упряжки замедлили ход. Начался подъем. Впереди, на небольшой возвышенности, виднелась черная рощица, и Ефим решил здесь сделать остановку, дать отдохнуть собакам и накормить их. Да и людям нужна передышка. Ефим крикнул переднему каюру:

— Эге-гей! Правь к лесу!

Тот в ответ только махнул рукой. Ефим улыбнулся. У него было очень хорошее, приподнятое настроение. «Сегодня как праздник какой-то, — подумал он о своем состоянии. — Чего это я такой веселый? Будто кружку вина хлебнул!..»

Мысли Ефима прервали гулкие неожиданные выстрелы. В первый миг Шарыпову показалось, что это треск деревьев, которые кто-то надламывает, но тут он увидел, как передний каюр, взмахнув руками, упал на снег и как-то странно пополз по нему, загребая руками, а упряжка помчалась в сторону от леса. Сзади Шарыпова раздался крик. Ефим обернулся. На следовавшей за ним нарте поверх покрытых брезентом мешков с мукой лежал каюр, голова которого была разнесена пулей.

«Что это?» — Шарыпов вырвал из-под ремней, которыми были привязаны тюки груза к нарте, свой винчестер и, вскинув его к плечу, направил в сторону рощицы, которая была совсем близко. Оттуда доносились выстрелы.

С тонким завыванием пролетели где-то совсем близко от Ефима пули.

Он упал на снег за свои нарты, но испуганные выстрелами и криком собаки понесли. Нарта промелькнула мимо Шарыпова прежде, чем он успел найти стреляющих и прицелиться.

Справа доносились крики каюров, которые пытались угнать подальше от рощицы свои упряжки. Собаки путались в упряжи, сбивались в рычащие, грызущиеся клубки. Одна из нарт перевернулась и придавила раненного в горло каюра. Он не мог кричать, из его рта хлестала струя крови, обагряя снег.

Перед Шарыповым пронеслись нарты, на которых лежал мертвый погонщик с пробитой головой. Ефим вскочил на ноги и хотел остановить упряжку, но едва, успел вытянуть руку, как почувствовал сильный удар в грудь. Ефима бросило на нарты, и он, выронив винчестер, упал на убитого каюра, судорожно в него вцепился и вместе с ним повалился в снег.

Шарыпов уже не видел, как из рощицы выбежало пять человек с винчестерами в руках. Впереди был Пусыкин, а последним бежал Черепахин и кричал:

— Держите упряжки! Упряжки держите!

Его люди бросились перенимать собак, а сам фельдшер решил заняться ранеными. Он подошел к одному из каюров, корчившемуся на снегу, и хладнокровно выстрелил в него.

Второй каюр тоже был ранен в горло. Жизнь в нем уже угасала.

— Все равно сдохнешь, — сказал ему Черепахин. — Жалко на тебя патрон тратить… А вот этого угостим…

Выстрел за выстрелом прорезали воздух.

Фельдшер направился к погонщику шестой упряжки, который полз к рощице. У него была перебита нога, и он волочил ее, оставляя за собой, кровавую полосу. Каюр все время оглядывался. Увидев, что к нему направляется Черепахин, он пополз быстрее. Черепахин прицелился и выстрелил. Каюр уткнулся в снег лицом и затих.

— Свидетели нам не нужны, — бормотал Черепахин.

Когда все было кончено, фельдшер оглянулся. Его люди сгоняли разбежавшиеся упряжки. Четыре были уже остановлены, и между полозьев каждой из нарт торчали остолы. Две другие тоже удалось задержать, и только одна из упряжек с грузом унеслась очень далеко. Черепахин крикнул: