Аркадий Савеличев - Забереги

— Может, до завтра-то погодишь со своим щипаньем?

— До завтра погожу, чего ж.

— Ну, так и спи да помалкивай.

Айно убралась за перегородку, а он задул фонарь и пристроился в другом конце нар, подальше от Демьяна. Солома тут была ободрана, так на голом лапнике и прозябал: Снизу, из-под заледенелой прорвы, несло сырую стужу, тряпье все пошло под Демьяна, кое-как вполглаза скоротал ночь, только уже под утро придремал. Каково же было его удивление, когда, с ломотой во всем теле встав с нар, он нашел Демьяна уже в самой церкви, неторопливо расхаживавшего по лаве вдоль рыбного склада. Сердце так и упало:

— Ну, чего тут высматриваешь?

— А рыбку, ее, окаянную, такую-то вкусную. От великой бедности налог не сдаешь?

— Два дня назад как и ловиться начала. А море какое — ты разве не видел? — понял он уже, каким ветром занесло Демьяна сюда, и напирал теперь на него: — Тонуть никому неохота, даже тебе. Поуспокоится, возьмем в Верети большую лодку и отвезем.

— Это само собой. Да не многовато ли вам останется. Не обижайся, налог поприбавим. Смотри, в Мяксе с голоду пухнут.

— Ну и дураки. Грабить чужое горазды… как вон и зимой было… Нет чтобы самим сетку забросить. Мы-то хоть досыта давно не едали, а все ж с голоду не пухнем. Пахать надо, сеять надо — без кормежки какой сев? А ты — налог! Попробуй возьми лишний-то налог, так я тебя обратно в море закину.

Демьян почувствовал его непримиримость, ушел в жилой придел. Но Федор не сомневался, что в леднике он побывал, припасы их с походцем, со всем ледком на глазок взвесил.

Айно тоже что-то такое недоброе почувствовала, завтрак сготовила не без хитрости: пустая ушица без единой картофелины да все тот же малиновый чай. Но и Демьян усмехнулся все с той же хитрецой:

— Так, так, Айно, начальство нельзя жирно кормить… а то еще подумает, что обычно-то вы получше едите.

Эти острые погляды немного притушил проснувшийся Максимилиан Михайлович.

Он еще не знал, каким ветром занесло сюда Демьяна, и поначалу обрадовался:

— А, крепкий духом Ряжин! Не обессудь, люблю поспать. Слабость в теле, сон вот, глядишь, и поддерживает.

Но и у него вышло как оправдание. А замкнутые взгляды Айно и Федора прогнали и остатки счастливого сна. Он тоже говорил не больше того, что спрашивали, так что Демьян непритворно огорчился:

— Будто чумной я! Будто себе вашу дань забираю! Ты, Максимилиан Михайлович, был в моей шкуре — что, много жирку накопил? Ты, Федор, четвертый год в председателях — что, сундуки свои сполна набил? А ты, Айно, на рыбе, можно сказать, сидишь — при нынешнем голоде золотишка, поди, наменяла? А я над вами, я уже чертоги себе завел, с наложницами и с рыбками золотыми, теми самыми, у которых все можно попросить, даже птичье молоко, не то что ваше коровье…

Его огорчение поразогнало взаимную недоброту, собирались к лодке уже как добрые друзья. Айно даже расчувствовалась и призналась, что находится все это время в каком-то тихом, светлом счастье, как в весеннем скворечнике. Все ей в жизни улыбается, да-да, все предвещает удачу, даже совестно перед людьми, такими-то несчастливыми. Ее Максимо с ней, ее дом, церковный ома коди, дает приют и пропитание, а теперь вот нашлась, воскресла и далекая ома муа, — пришла весть с родины, от отца с матерью.

— Грамоты они не знают, писал, вижу, молодой учитель. Значит, вернулся с войны, да? — не терпелось Айно услышать отклик на эту домашнюю весть.

И Демьян понял ее настроение, кивнул Максимилиану Михайловичу:

— Слышь, мужик? Она вот четыре года учителя помнит. Не улетит птичка к карельским берегам?

— Не улетит теперь-то… от птенцов и от гнезда, — добродушно покашлял Максимилиан Михайлович.

— Линнула никуда не улетит, своего лапсела не оставит, — подхватила весело и сама Айно.

— Да?.. — чего-то допытывался Демьян.

— Да! Да! Чего пристал? — нахмурилась Айно, но не надолго: одевалась и весла брала опять с тем же счастливым смехом.

Паперть, когда они вышли, была бела от ночного снега, запорошило и лодку, и кучу рыбных мешков. Федор молчаливо переглянулся с Айно и решил мешки не брать — в конце концов завтра успеется. Но Демьян охотно напомнил:

— Не пригрело бы солнцем рыбу, заберите лучше с собой.

В душе проклиная глазастого Демьяна, Федор стал выволакивать из-под лапья мешки и швырять их в лодку. Лодка огрузла так, что садиться было некуда.

— Валяй, Айно, одна, потом вернешься, — и тут подсказал Демьян.

Айно сплавала к берегу, мешки сгрузила, а потом перевезла их с Демьяном. Прощаясь с ней, Федор нарочно громко и зло сказал: