Совсем отчаявшись сдвинуть своим плечом завязшую телегу, он пришел вчера к хозяину-инвалиду — тому самому, у которого квартировал и Максимилиан Михайлович, — и спросил его:
— Вот ты местный, скажи, чего у нас дела так плохо идут?
— А ты у Гитлера спроси, — ответил хозяин и постучал по полу березовой деревяшкой.
Опять выходило, что нет виноватых. Будь и жив Гитлер, какой с него спрос? Спросят-то с Демьяна Ряжина, скажут: назвался груздем — полезай-ка в кузовок. Так явственно представил Демьян все это, что заскрипел зубами. И сегодня, бросив все дела, вдруг прибежал к себе на квартиру и вновь подступил к хозяину:
— Нет, ты скажи, когда заживем по-человечески?
Хозяин опять, и еще более сердито, постучал о пол деревяшкой и ответил:
— А лет через десять… ежели кто не помешает. Что, терпения не хватает?
— Кто помешает, какое терпение! Телегу районную вытаскивать нужно. Неужели ты думаешь, что я десять лет буду смотреть на этот кавардак?
— А раньше никак нельзя. А скорее и у Максимилиана Михайловича не получилось бы, — глядел как бы сквозь него этот одноногий и однорукий философ. — Войну избыли, а беду еще долго избывать придется. Больно уж ты прыткий, у прытких-то как раз лошадь и выбивается из хомута. Гляди, Демьян, полегче вытаскивай телегу, а то и колеса оставишь в грязи.
Вышло еще хуже: его же и поучали. Демьян не стал ввязываться в дальнейший спор с упрямым инвалидом, а решил катануть за море, в Избишино. Ему казалось, что понять избишинцев значит понять и всех остальных. А там творилось и вовсе что-то непонятное: ничего не просили, ничего не обещали, на все звонки отвечали одно — хлеб по осени считают. Был какой-то скрытый укор, что Федор Самусеев обходился без районного начальства.
Но плыть в Избишино — плыть через море. Одному и думать нечего, около пятнадцати верст по волнам. Демьян побегал по берегу и заметил большую шестивесельную лодку, возле которой сновали бабы с клунками, а на руле уже сидела учительница, Альбина Адамовна. Всегда так: собираются компанией, чтоб и тонуть, так всем вместе. «Черти бы побрали это море!» Но таково уж свойство памяти — все ненужное забывать. Раньше море нравилось инженеру Демьяну Ряжину, как сама молодая жизнь; сейчас море досаждало начальнику Ряжину, как и его подношенные годы. Экая чертова пропасть! На той стороне, за пятнадцатью километрами воды, остались три когда-то родные деревни — Избишино, Вереть и совсем уж непонятные, никому вроде бы не принадлежащие Выселки. По суше туда, вкруговую, через Череповец и через все топкое, залитое и изрезанное протоками Забережье, добрая сотня километров наберется, а по воде на таких лодчонках могут плавать только сумасшедшие бабы. Однако же и побывать там обязательно нужно. Хотя бы потому, что должны же избишинцы знать о существовании начальства. «Ведь это полное безвластие, — размышлял Демьян, направляясь к лодке. — Как их угораздило в стороне от всякой жизни остаться?» И опять он забывал начисто, что сам же и напустил воду на забережные деревни, отрезал их от остального района. Сейчас его одно беспокоило: как добраться туда, до этих лесных да болотных сидней. Встречаться с языкастой учительницей, по правде говоря, не хотелось, но выбора не было: дело к вечеру шло, последняя лодка, наверно, отходила. Подошел и весело так:
— А что, бабоньки, мужику места не найдется?
Кто знал его в лицо, кто не знал, но все одинаково почувствовали: человек он не совсем рядовой, примолкли и подобрались, сжались между наваленными клунками.
Лодка уже готова была отплыть, и Демьян мало обратил внимания на неприветливость женщин. Чего им улыбаться, не с гулянки едут, поди, кто пенсию за мужа выправлял, кто в розыск за пропавших без вести подавал, кто ходил менять в Пошехонье, в более богатые ярославские деревни. Демьян пристроился ближе к корме, на чьем-то обмятом мешке. Его не задевали, и то ладно. Лодка без слов, без всякой команды шоркнула раз и другой по песку и сплыла на чистую воду, медленно пошла наперерез водной ряби. Только уже чуть погодя учительница коротко, как бы от великой гордыни проронила:
— Огрузла очень, имейте это в виду.
А что огрузло — лодка ли, она ли сама или так кто, — о том не добавила. Ну, да что с нее взять! Она ведь до сих пор считает, что в бедах, выпавших на долю ее покойного муженька, наряду с такими охламонами, как Спиридон Спирин, виноват, конечно, и он, Демьян Ряжин. Умная вроде бы женщина, а того не возьмет в толк, что ему нет нужды возиться с каждым забережным мужичонкой, его дело — плотина, фарватер, пароходы, водный путь, одним словом. Люди — это по части таких неудачников, как Спиридон Спирин. И думая так, Демьян опять же не замечал некоторой насмешки в свой же адрес: должность-то эта, запущенная, как старая рана, досталась ему все от того же Спирина, про которого до сих пор поют:
Читать дальше