Аркадий Пинчук: Потому что люблю [сборник]

Небо уже совсем посветлело, и сквозь серо-стальную паутину облаков густо проявилась голубизна. Уронившая освежающий дождик туча вдруг зарумянилась в лучах еще невидимого за горизонтом солнца, а на верхушках деревьев заискрились кристаллики чистых, как слезы, капелек воды.

Виктор Антонович замер, словно боялся нечаянно спугнуть рожденный наступающим днем звонкоголосый, с неуловимыми оттенками и запахами дар природы, удивительно похожий на сон, приснившийся ему в это необычное утро.

На какое-то мгновение показалось, что сон продолжается, что Надя никуда не улетала, а сидит в комнате у стола, уткнувшись подбородком в сложенные кулачки и так же, как он, зачарованно прислушивается к звукам уходящей ночи; стоит только обернуться, посмотреть в ее удивленные глаза, и они заискрятся тихим блеском. Она притушит их веками и с улыбкой чуть-чуть вскинет подбородок, молча спросит: «Ну что?» И замрет в ожидании, пока Виктор Антонович так же прикроет веками глаза, чуть-чуть улыбнется и так же кивнет: «Все отлично!» Тогда она обязательно схулиганит, по-детски скорчив озорную гримасу.

Виктор Антонович то с грустью, то с сожалением, а то и со страхом вспоминает те жизненные перекрестки, на которых их судьбы могли навсегда разойтись, не прикоснувшись одна к другой. И случись такое — как знать! — было бы лучше для них или хуже…

Девятого мая сорок пятого года Виктор Гай был на аэродроме маленького чехословацкого городка Зволен. Как и все, стоял на взлетной полосе и палил в воздух из пистолета. Закопченные гильзы беззвучно падали в траву, беззвучно, словно во сне, открывали рты солдаты и офицеры, беззвучно дергались в их руках пистолеты и автоматы. Кругом грохотала невообразимая стрельба зенитных пушек, охраняющих аэродром, пулеметов, винтовок, автоматов — стреляло все, что могло стрелять.

Выпустив все патроны, Виктор Гай махнул рукой и, нарушив обет, закурил трубку Федора Садко. Несколько раз с наслаждением затянулся и снова вскинул голову. Трассирующие пули и снаряды решетили небо во всех направлениях.

Подошел капитан Сирота.

— У тебя нет лишних? — В его ладони лежали две пустые вороненые обоймы. — За всю войну не стрельнул из пистолета. Хоть теперь популять надо…

— Все там, — показал Виктор Гай в небо и вспомнил: — Такую бы плотность огня на аэродроме в Подлесках. Ни один бы не пролетел…

— Хватит о Подлесках. Побили нас — и поделом! Вот оно что. Теперь другая жизнь будет. Мирная. Слава богу, живы остались.

— Есть предложение — выпить! — крикнул словно из-под земли выскочивший Пантелей. — Полеты отменены! Выпивка разрешена! Мой спирт, ваша закуска.

— Пошли! — Сирота бросил в кобуру пистолет, застегнул его, одернул гимнастерку. — Пошли!..

Пока Виктор Гай и капитан Сирота открывали консервы из бортового пайка НЗ, Пантелей принес флягу и четыре кружки.

Стрельба поредела, а здесь, в полузарытой землянке, было почти тихо.

— Черт, не могу поверить, что она кончилась! — жестикулировал булькающей флягой Пантелей. — И мы живы! Понимаете — живы?! Вот и выпьем. Сперва за победу, потом за то, что живы, потом за тех, кто не дожил, потом за тех…

— Остановись, Пантелей, сопьешься, — шутливо перебил его Гай.

— Сегодня можно. Взяли?

— А кто четвертый?

— Это его… — кивнул Пантелей на трубку Федора Садко. — За победу!

Глухо звякнули помятые дюралевые кружки. Мужчины выпили, крякнули, начали быстро закусывать.

— Жаль Федьку…

— Вернется!

— Да, обидно.

— Вернется!

— Давайте за Федьку!

— Наливай!

— Отказа не могло быть. Перед вылетом я лично проверил все. Каждый проводок, каждый болтик пощупал…

— В штабе дивизии что говорят?

— Ничего. «Выясним», — говорят.

— А союзники ответили?

— Спроси у командующего. Я не рискнул.

— Эх, командир, в небе ты сокол…

— За победу! Поднимем бокалы!

— За победу пили.

— Тогда за жизнь. За жизнь без войны!

— Мы знаем, что такое война. На войне все может быть. Куда он денется? Самолет не иголка. Понимаешь, командир, не иголка. На войне с того света возвращались, а Федор жив.

— Трубку он что — подарил тебе?

— В сумке моей была. Перепутал, наверное, сумки. Он перед вылетом всегда в сумке ее оставлял.

— На память он тебе ее оставил, вот оно что.

— Вряд ли. Слишком ценный подарок. Он ее берег…

— Потому и оставил в твоей сумке…

— Витя, командир, давайте еще по сто фронтовых! Берите! Жизнь мировая впереди! Вы только представьте: жизнь без войны! Пять лет ты был мне командир. А скоро перестанешь быть мне командиром. А?..