Нина Ивантер - Полтора года

Это мои идут в школу. Строем. Шагают и поют. Как всегда, на маршевый манер. «Мы сделаны из танго (раз-два!). А может быть, из тайны (три-четыре!)». Наверно, они перевирают слова. Впрочем, чего только не сочиняют. Я подхожу к окну. Моросит дождик. Они шагают, мои «тайны» в своих черных форменных пальто, в ботинках на шнурках, и поют неестественно низкими голосами. Слушать их, скажем прямо, занятие не из приятных. К счастью, я томлюсь недолго, всего два куплета — им нужно только пересечь двор. У дверей школы они смолкают.

Их у меня двадцать девять. Нет, сейчас уже тридцать. В группу пришла новенькая. По имени Венера. Есть в этой стройной, наголо остриженной девушке что-то, что меня настораживает. Не сразу, однако, не с первого дня.

Сейчас я одна. Первая смена в школе, вторая на производстве. Передо мной письма. Сегодня их четыре. Одно я уже прочитала. От Гали Мишуниной. Наконец-то! Галю мы проводили месяца три назад. За все это время одна открыточка. «Доехала хорошо. Ваша навеки, с пламенным приветом бывшая воспитанница ГАЛЯ». Правда, пришел еще ответ из милиции. Вслед каждой нашей девочке мы посылаем запрос в инспекцию по делам несовершеннолетних. Инспектора отвечают кратко, но исчерпывающе: «С родными контактирует нормально. В общественных местах не нарушает. Пьет? Нет. Курит? Нет». (Я беру благополучный случай). Что будет дальше, мы можем только предполагать. Через полгода пошлем еще запрос. А дальше они теряются. Мы уже не можем разглядеть их след. Разве только они ответят на наши письма (естественно, если мы, к тому времени давно уже замороченные новыми судьбами и новыми тревогами, выберем времечко и напишем им). Или напишут нам сами. Пишут, впрочем, многие. Иногда в письмо вложена фотография. Девица в длинном свадебном платье, на голове веночек из пластмассовых цветков (я иногда с трудом узнаю знакомое личико, застывшее в торжественной неподвижности). Рядом с ней юноша в черном, как положено, костюме. Я с облегчением вздыхаю: это уже почти гарантия.

Б. Ф. (наш директор Борис Федорович) утверждает, что наши питомицы выскакивают замуж по крайней мере в два с половиной раза быстрей, чем их благополучные сверстницы из добропорядочных семейств. Не знаю, откуда у него такая статистика.

Но полное счастье я испытываю, когда на снимке эта же моя бывшая воспитанница уже с младенцем на руках. У меня под стеклом несколько таких мадонн. А так как их матери писали мне, что я для их дочерей «родная мать», то я уже несколько раз становилась бабушкой.

Итак, Галино письмо.

Рядом с этими строчками, аккуратно выведенными разноцветными фломастерами (каждая строчка — другого цвета), волоокая восточная красавица. Судя по родинке и по тщательно выписанным клипсам — я надеваю их по праздникам, — Галя изобразила меня. А что до стихотворных строк, то вряд ли они хранились в Галиной памяти. Скорее всего она их списала (само собой, нимало не подозревая об иронии, в них заключенной). А когда списывала, в смысл вникала не очень: «благодетели» явно вместо «добродетели». Впрочем, для нее это большой разницы не составляет.

Дальше идет само письмо. Одна фраза утешает меня очень: «Мама за меня прямо поверить не может». Мы очень прислушиваемся к милицейским инспекторам, но если уж мама!.. Несколько строчек от самой матери: «Многоуважаемая Ирина Николаевна, даже слов не подберу…» Дальше можно не читать — неумеренные восхваления. Но я дочитываю — а вдруг? Нет, панегирик до конца.

С Галей, как я помню, особенных хлопот не было. За все полтора года ни одного серьезного нарушения. Это была несколько вялая девочка, без особенных пристрастий и увлечений. Аттестат — сплошные тройки (честно говоря, двойки у нас ставятся уж в самых крайних случаях), производственный разряд невысокий. Единственное, что мне хотелось бы понять: как случилось, что она попала к нам? Ведь за плечами у каждой, кого направляют в СПТУ (специальное профессионально-техническое училище — так мы именуемся), стоит беда. Так вот, какая беда заставила Галю, дочку благополучных родителей, покинуть школу, пристраститься к выпивке, курить, даже поворовывать? Сама она этого объяснить не могла. Не потому, что не хотела. «Ну а как же все-таки, а, Галя?» — «А не знаю». — «А дальше как будешь?» — «А не буду». — «Почему же?» — «А на кой!» Вот и весь разговор.