Вадим Собко - Ключ

И всегда, наблюдая за этой работой, Демид мысленно будто примерял ее к себе. Сможет ли он так работать? Сейчас это стало делом его чести. Делом чести? Где-то он недавно слышал нечто подобное. Кажется, Колобок произнес, рассказывая о своей «фрейлине»: «Это дело моей чести…» Честь чести рознь. У него, Демида, представления о ней такие: хочет выпускать свои тэзы точно в срок и в границах допусков. Собственно говоря, больше от него никто ничего не требует. Он знает, что генератор тактовых импульсов должен давать их четыре миллиона в секунду плюс-минус одна тысяча. А у него генератор будет давать четыре миллиона тактов плюс-минус пятьсот, а то и четыреста. Чем ближе эта цифра к четырем миллионам, тем лучше будет работать машина. Вот в этом-то состоит рабочая честь. Не должно быть случая, чтобы контролер вернул его работу на доводку. Пусть квалификация у него пока еще не очень высокая, но то, что он делает, будет сделано безупречно.

Однажды подошел к его столику Альберт Лоботряс, посмотрел, как работает Демид, и сказал:

— Что ты с этим тэзом голову себе морочишь? Ведь все точно.

— Нет, не все.

Частотомер показывал четыре миллиона шестьсот тактов в секунду.

Снял конденсатор, подобрал другой, чуть побольше, теперь прибор показывал четыре миллиона двести пятьдесят импульсов в секунду.

— Вот сейчас все.

— Ты подумал о том, что за это время мог бы отрегулировать не один, а два тэза?

— Подумал. Но я хочу, чтобы мою работу мне не возвращали на доводку.

— А о том, что работая вот так, ты меньше заработаешь?

— Тоже думал. Значит, нужно научиться работать так, чтобы и точно все было и заработки шли нормальные. План я, между прочим, выполняю.

— Зачем тебе это?

— Я уже говорил: не хочу, чтобы мой тэз возвращался на доводку. У нас цех коммунистического труда, и мне стыдно переделывать свою работу.

— Вон ты какой, — внимательно посмотрел на Демида товарищ, и в этом взгляде было все: и удивление, и насмешка, и уважение.

Альберт отошел. Демид снова принялся регулировать генератор.

Этот разговор слышал Валера Пальчик и тоже не сказал ни слова.

В тот день Демид вышел с завода не поздно, где-то часу в пятом. Скоро вступительные экзамены в университет. «В каждой науке есть столько науки, сколько в ней есть математики», — кажется, это сказал Кант.

Перекусил в кафе: сосиски с картофелем и чай, — пришел домой, взглянул на свою комнату. Конечно, понемногу она обживается, над тахтой висит репродукция — белые яхты в море, напротив портрет отца, да и на кухне появились стол и табуретки. И все равно каждому, кто сюда войдет, ясно, что живет здесь неприкаянный холостяк.

Сел в кресло, взял учебник по тригонометрии и только начал читать, как в дверь позвонили. На пороге стояла незнакомая женщина: лицо, наверное, когда-то было красивым, а сейчас увяло, поблекло, словно выцвело. Взгляд встревоженный — и неудобно ей, видно, беспокоить Демида, и не может иначе.

— Простите, пожалуйста, — сказала женщина, запинаясь, — вы товарищ Хорол?

— Да. Проходите, прошу вас.

— Извините, ради бога, но у нас воду прорвало…

— Вы из нашего дома?

— Нет, не из вашего, неподалеку отсюда, мы только что переехали…

Голос такой испуганный, будто она боится всего на свете. А чего бояться?

— Простите… Я понимаю, что отрываю вас, но мы заплатим…

— Не говорите глупостей! — вдруг резко сказал Демид и оттого смутился, покраснел. — Подождите, я сейчас переоденусь.

Они спустились на лифте, вошли в новый дом, возвышавшийся в самом конце проспекта Космонавта Комарова. О, какая приятная неожиданность: лифты в новом доме уже работают. Прекрасно, скоро строители будут сдавать дома в полной готовности. Как же они сантехнику-то прозевали?

— На девятый этаж, пожалуйста, — пояснила женщина. — Я бы вас не беспокоила, но наш управдом уехала в райсовет, а слесарь занят…

— Не беда, — сказал Демид, выходя из лифта, и чуть было не упал, споткнувшись о железный порожек: прямо перед ним стояла Лариса.

— Ты? — удивленно воскликнула девушка. — Мама, как тебе…

— А что делать? Пусть лучше заливает?

— Хорошо. Проходи, Демид, — сказала Лариса и, закрыв дверь, ведущую в комнаты, прислонилась к ней спиной. — Здравствуй.

Юноша окинул ее внимательным взглядом: подросла, но такая же тоненькая, кажется, дунь ветерок посильнее — и переломится. Правда, появилась в фигурке девушки округлость, женственность, и это обстоятельство, видимо, смущало ее. Да, время бежит, вот уже и Лариса переходит в девятый класс.