Варлен Стронгин - Вечный всадник

— Я не жил тогда, Андрис, но директор музея серьезный человек. Он говорит правду. И чем тебе плох наш город? Здесь вырос Строд. Ты сам говорил, что он герой.

— Говорил… Но Строд бежал из Луидзы. Бежал в Москву. Он был не дурак, этот Строд!

— Что ты говоришь, Андрис? Ты не в себе. Строд уехал из Луидзы, спасаясь от преследования полиции. Он создавал советскую власть в Якутии. Только потом переехал в Москву.

— И там погиб. Трагически, но погиб. Сам виноват. Жил бы себе спокойно. А то умер преждевременно. И что заработал? Памятник и славу. Тоже мне богатство! Зато все говорят: «Строд — герой!» Говорят. Ну и что? Я сам говорю. Мне это ничего не стоит. И будет надо, о тебе скажу. Самое лучшее! В этом можешь не сомневаться. Скажу. И ты учти, Антон, озера у нас глубокие, берега скользкие… Уезжай, уезжай по-хорошему! Понял? Я ухожу!

Андрис взял со стола неоткрытую бутылку вина и, не оглядываясь, вышел из дома, а Антон сидел в оцепенении, пока не пришла Илга.

— Дети уснули, — сказала она.

— Вот и хорошо, — очнулся Антон и смял почти что готовую фигурку черта. — Морской черт подождет. Слеплю-ка я другого!

Утром Илга увидела на полке нового черта, самого страшного из всех чертей Антона и в то же время с преглупейшей физиономией.

— Чудовище, но почему-то глупое? — спросила она Антона.

— Глупость — человеческая черта, я специально наградил это чудовище человеческой чертой, — ответил Антон.

— Зачем?

— Чтобы оставить ему форточку, надежду…

— Чудовищу, черту? — изумилась Илга.

— Черту, — опустил глаза Антон, — может, последнему черту в моей жизни…

— Последнему? Ты шутишь? — улыбнулась Илга. — Как ты сможешь жить без чертей?

— Как? Пока не могу никак. Посмотри на этого черта. Разве плох?

— Болтун с языком, закрученным в спираль? Смешной!

— Болтун и враль. А этот черт — бездельник и забулдыга. На Севере таких зовут бичами. Вроде получился.

— Похож на пьяницу Ивара.

— К сожалению, не только на Ивара. Я бывал на многих выставках, где висят портреты хороших людей, и вдруг я увидел там черта! Настоящего черта! Но с правильными чертами лица и, наверно, в жизни с правильными словами. А наизнанку — черт! Я-то вижу. Значит, человек иногда ошибается. Значит, ему не меньше, чем выставки, нужна галерея чертей, чтобы он мог лучше разобраться в том, где люди, где черти и где гибриды тех и других. Но когда откроют у нас эту галерею? Когда? Пока жив Андрис, вряд ли откроют…

— При чем тут Андрис? Ведь он твой друг, он чуть ли не каждый вечер бывает у нас!

— Может, больше и не придет.

— Андрис? Закроется бар, и он как миленький будет здесь! — засмеялась Илга.

— Наверно, будет! Но где тогда буду я? — улыбнулся Антон. — Чего ты удивляешься? В жизни всякое может случиться. Но будем надеяться на лучшее. Иди, тебе пора в школу.

Илга вышла из дома в смятенных чувствах, и когда она проходила мимо озера, то воды его показались ей одновременно торжественно прекрасными и опасными до жути, и тут она подумала, что Антон все-таки странный человек и шутит странно, шутит так, что не знаешь — смеяться после его слов или плакать.

В конце следующей недели Илга уехала со своим классом в Ригу. Там еще не было большого наплыва туристов, и поэтому школьников поместили в гостиницу «Даугава», откуда открывалась чудесная панорама города, но учеников она мало интересовала. Они как угорелые носились по лестницам, буфетам, чувствуя приволье и балдея от непривычного комфорта. И еще заметила Илга, что ребят тянет не в старую Ригу, место паломничества взрослых туристов, а в новые районы, где стояли современные дома и сверкали рекламы уютных кафе. Илга хотела сводить учеников в Домский концертный зал, но он был закрыт, так как орган отправили на ремонт, кажется в ГДР. Илга огорчилась, но поездкой она и дети остались довольны. С шутками, гомоном они уселись в автобус, и только тут Илга вспомнила об Антоне, о том, что в последние дни он почти не улыбался, был задумчив. Чем ближе подходил автобус к Луидзе, тем больше тоска и неясная тревога наполняли душу Илги. Автобус шел медленно, водитель вез детей и ехал не спеша, осторожно, в Луидзу прибыли, когда уже стемнело. Мрачные развалины замка и чернота озер в этот вечер испугали Илгу. Она побежала домой, но не застала там ни Антона, ни детей. Он должен был сегодня привезти их из Резекне. Несмотря на позднее время, Илга пошла на переговорный пункт, позвонила матери, и та сказала, что дети у нее, а Антон за ними не приезжал. Тревога в душе Илги переросла в страх, ей показалось, что она потеряла Антона, потеряла навсегда, но он не ушел от нее, как Гуннар, он не мог уйти, с ним что-то случилось, случилось что-то из ряда вон выходящее и, может быть, очень страшное. Илга послала телеграмму брату, просила его срочно приехать и после этого направилась в милицию. Дежурный сказал ей, что вчера вечером видел Антона в шашлычной вместе с директором музея. «Не беспокойтесь, — сказал Илге дежурный, — обойдется! Сейчас мы позвоним директору музея и все узнаем. Не беспокойтесь!» Но разговор с директором музея не успокоил Илгу. Директор рассказал, что они сидели с Антоном в шашлычной до закрытия, выпили две бутылки вина, не больше, говорили о делах, о том, что люди спешат куда-то и зачем-то, раньше жили спокойнее и были здоровее, все болезни от стрессов и от спешки. У директора музея в сорок пять уже остеохондроз, отложение солей в позвоночнике, еле поворачивает голову, прежде эта болезнь поражала человека только к концу жизни, а сейчас встречается даже у тридцатилетних. Антон слушал его и согласно кивал головой. Потом буфетчица Марта стала закрывать шашлычную, предложила им взять с собой бутылку, но они отказались. Директор пошел направо, а Антон налево мимо развалин и озер к своему дому. Больше директор его не видел, и, как выяснилось, на следующий день никто в Луидзе потом не встречал Антона.