Владимир Исаков - Дом на берегу

Папка долго жили в старом-то доме. Потом, уж годах в двадцатых, давай новой ставить. Поставили новой дом. Большой. Вот как зайдешь, была прихожа. Дальше комната. Тут кухня. Посредине печь была сложена.

Я помню, как плотники рубили этот дом-от. Кисловски мужики, пять человек. Жили тут у нас, и все. Вот весь день стукают. Вечером папка пойдет к им туда. Сойдутся в гармошки играть, русского плясать. Кто кого перепляшет. В срубах пол-от уж был послан, а окошки еще не выделаны, крыша не закрыта. Папка, значит, играт — хресной Василей со Степаном пляшут. Потом хресной Василей играт — папка с Ондрием пляшут. Робята-то у нас все хорошо плясали. А я круг их да круг их. Тоже пляшу. Все хохочут.

А не пили. Никогда, штобы кто-то попросил с устатку. Нет. Вот когда уж все сделали, папка рассчитался — вот тогда угощали. Угостили, напоили. Папка на лошаде свез их домой. Самих свез и инструмент свез. Такой уж был порядок.

Переехали в новой дом-от, а мало в нем пожили.

Как начались колхозы, наши-то сразу в колхоз вступили. Хоть мама как не ревела, не хотелось ей… Сперва-то ведь был не колхоз. Сперва-то была коммуна. Свели, значит, в коммуну всю скотину, всех курец согнали. Всё в одно место. Весь хлеб на корню сдали. Весной сдавали, уж посеяно было. Вошли в коммуну.

Ну, у нас в конюшне, на задах-то, сделали скотный двор. В бане сделали, значит, варить скоту. Мама ревет: «Нарушили все хозяйство». Потом, я не знаю, чё-то она быстро распалась, коммуна-то. Чё-то ее не стало.

Тожно начались колхозы. Скотину опять роздали по домам. По корове дали. Ну, коней-то не дали. А корову дали. Теленка, поросенка. Это-то дали. Курец обратно отдали. Начали работать в колхозе.

Потом вот четырнадцать-то мне исполнилось. Хресно-т Василей устроил меня в ФЗУ, на Кудельке. Тета Василиса переехала на Кудельку, купили тут избушку, дак я у их и жила.

А Степан-от с Ондрием тогда в совхозе жили. Степан-от, как жена-то ушла, один остался. Поехал к маме с папкой, оне ему говорят: «Поезжай к Тоньке, она тебя устроит где-нибудь на работу-то». А я тогда уже робила. Училась и робила на Первой фабрике.

Ну, он приехал, поступил сперва на дробилку. А тогда ведь карточки были. «Дак чё, Тонька, ты получать килограмм хлеба, а я мужик, да восемьсот грамм получаю. Устрой меня тоже на фабрику-то». Я говорю: «Ладно. Поговорю с начальником, дак скажу». Спросила у начальника-то. «Нук чё, пускай приходит, примем маслёнщиком». Раньше на фабрике-то не слесаря, а маслёнщики.

Ладно. Степан снялся с дробилки, пришел ко мне на фабрику-то. Взяли его. Тоже стал робить. Получай карточки-то. Тот получает килограмм, другой килограмм. А на фабрике в обед дают еще горячо и двести грамм хлеба. С хлебом на работе-то. «Давай, Тонька, на одну карточку не будем хлеб получать. Сэкономим». — «Давай». Дня три не получам. На четвертый день получим мукой.

Принесем муки, давай стряпать пельмени. Он заводит, я и тесто еще не умела заводить. Тета Василиса скажет: «Ак чё вы. Я бы ведь вам завела». — «Нук чё, я сам заведу». Заведем, настряпам пельменей. Капустных, то мясных. Мясо-то тогда нам на бирки-то, на карточки-то на эти, давали. Настряпам пельменей, наедимся. После уж, как выпьет, дак он все ревел: «Помнишь, Тонька, как мы с тобой жили?»

Потом начали говорить маме-то с папкой: «Переезжайте к нам на Кудельку». — «Дак фатеры-то нету». А тут жил такой Тюстин. У его рук не было, руки были обморожены. Он не робил, держал фатерантов. Хресно-т Василей у его и жили. А в ограде там така конюшна была. У ей окошко небольшое. Летом-то нас в эту конюшну и пустили. Там камин был излажен. Времянка была сделана. Мы там и жили. Мама-то с папкой, дедушко, мы со Степаном. Дедушко все с нам: «Никуда от Марии не пойду». Вот тут лето-то прожили. Прописали всех. В домову книгу занесли.

Папка-то устроился сторожем в ясли. Устроился сторожем, нам дали комнату в бараке. Мы в бараке и жили. А хресно-т Василей опять купили дом. Тут же, рядом с нашим-то бараком. У их тут хороший дом был. Потом Ондрий сюда же переехали, напоследе-то.

Вот зиму-то прожили в бараке. Папка пошел искать. «Надо искать где-то каюту». Ну, чё. Он робил, Степан робил, я робила. У нас уж деньги-то были. Хоть так-то карточки, но все равно. На фабрике-то давали по пол-литры молока. Бирки скопим, принесем молока, мама чё-нибудь состряпат. Мы уж тут лучше жили. С мамой-то.

Папка поискал, купил вот эту каюту, на Первом-то Номере. Поселок назывался — Первой Номер. Две улочки. Пришли туда. Там клопов, как на муравьище. Мама ревет: «На, купил кого-то…» Ну а на чё было брать-то? Денег-то не лишка. Триста рублей, ли сколь ли, он отдал. Где было брать много денег-то?