Яков Ильичёв - Турецкий караван

«Он» — это Мустафа. Рефет и Рауф избегали произносить его имя. Нет, не опасались чужих ушей. Просто это имя раздражало. Рефет готовил подарок султану — прекрасного белого жеребца, вывезенного из Коньи, но нечаянно об этом проговорился, и Мустафа так взглянул, что уничтожил на месте.

— Не поехал он, — продолжал усмехаться Рефет, — понимая, что слуги бога моря увезут его в Константинополь, как он увез однажды в Ангору приехавших на свидание с ним в Кютахью константинопольских пашей.

— О, если б моряки увезли его на отдых! — воскликнул Рауф. — Он погубит нас, погубит Турцию. Все погубит!

— Не позволим, с помощью аллаха, — промурлыкал Рефет. — Летом, когда он был на фронте и дела шли нехорошо, я, будучи векилем внутренних дел, почти овладел Ангорой. Но я был тогда один, ты отсутствовал. Помешала и Сакарья.

— Брат, новый плод созрел! — возвышенно произнес Рауф. — Я почувствовал это две недели назад и сразу приехал.

— Благодарю аллаха за это счастье, — торжественно отозвался Рефет. — Я говорю с англичанами в Инеболу. Ты говоришь с депутатами в Ангоре. Всем разъясним: после Сакарьи минуло четыре месяца, но нет ни мира, ни войны, торговли нет, есть нищета, слезы. Неприятель не знает, что делать, мы не знаем, что делать! Нация не выдержит такого руководства. Соглашение с Францией выполняется скверно, необходим окончательный договор с нашими старыми друзьями. Они придут нам на помощь, стоит только сделать навстречу шаг…

В речи Рефета Рауф почуял дух инструкции, поморщился и — сам:

— Необходимо протянуть руку Англии, иначе у нее кончится терпение. Не допустить такого оборота!

Рефет потрогал свои усики:

— В Инеболу я намекну: уважаемое слуги бога моря, мы надеялись, что знакомство с председателем сенатской комиссии по иностранным делам Франклен-Буйоном оторвет того человека от большевиков и, следовательно, приведет его к согласию с вами. Но нет, тот заключил договор и с советским Кавказом!

— Набросил петлю нам на шею! — подсказал Рауф. — Мои предки — кавказцы, черкесы. Но советский Кавказ — кинжал, вонзающийся в нашу грудь. Кровь идет! Заключил договор с кинжалом! Я призову депутатов: немедленно — навстречу нашим старым друзьям. Они нуждаются в нас, все дадут. Мусульманский мир не простит нам нейтрального отношения к большевизму.

— Прекрасно! — поддержал Рефет, будто не он сам только что предлагал поднять против Кемаля Национальное собрание.

— С первого дня прибытия в Ангору я это делаю, — невольно шепотом проговорил Рауф. — Я составляю тайный список наших единомышленников. Дай имена, которые знаешь.

— Дам, дам. Отлично! — сказал Рефет.

Десять офицеров готовили покушение на жизнь Кемаля. Но сейчас о них небезопасно было говорить, так как могло открыться, что, зная их имена, он до сих пор молчал, и Рефет от ответа уклонился.

— В Инеболу я намекну, что «Общество друзей Англии» есть не только на Босфоре во дворце, но и в Ангоре, Позволяешь ли мне назвать твое имя?

— Они его знают! — заявил Рауф. — К сожалению, все анатолийские газеты нетактично поносят Англию, Попроси англичан сделать соответствующий жест, чтобы мы могли заткнуть рот поносящим и устроить несколько правильных решений в Собрании.

— Брат, ты умно сказал. Я объясню в Инеболу, что не имею полномочий для глубокого соглашения, но таковое — моя мечта. Я и мои товарищи, мы верим в благородную морскую душу, надеемся на цивилизованную помощь бедной сестре, Турции, которая не останется в долгу. Скажу также — секретно, — что в отношении делегации Фрунже принимаются некоторые меры, пусть ее появление не беспокоит…

— Скажи там, что его плохо встречают у нас. Он навязывается! Прямо скажи: в Собрании есть силы, стремящиеся по-вер-нуть его! Они растут, эти силы, они требуют: пусть едет домой! — как посоветовали группе Субхи, на свою беду заткнувшей уши и ничего не услышавшей…

— Это было бы чудесно! — подхватил Рефет. — Ведь если большевик приедет в Ангору, наобещает золота, то… тот всех нас в пыль сотрет, совсем затопчет.

— Нет, сам падет! — Рауф ударил ладонью по столику, чай пролился. Пока вошедший слуга убирал, молчали. Потом пересели на диван и Рауф продолжал спокойнее: — Фрунзе обещает пока миллион. Но как пережить появление этих буденовцев на этом вокзале под окнами моей квартиры… Аллах мой, Фрунзе хочет, чтобы мы и дальше проливали кровь. Вот на что упирать в Собрании!

Рефет закрыл глаза, лицо его стало белым, неживым: