Яков Ильичёв - Турецкий караван

Ваня слушал принахмурившись, очень внимательно. Фрунзе говорил о дороге, показывая ее на карте:

— Вот здесь начинается колесный путь, тропы… В прошлом году Анатолия была отрезана от нас. Первая наша делегация добиралась три с лишним месяца. Не пропускали ни грузинские меньшевики, ни армянские дашнаки. Пришлось идти нейтральной полосой, вот этим коридором. На всякий случай — под охраной кавполка и пулеметного взвода вдобавок. Были стычки с отрядами дашнаков…

Кто-то заметил с гордостью:

— Теперь-то они — советские, Грузия и Армения!

— Да, проедем спокойно. А как будет в самой Турции — увидим. Дорогу осложнит, возможно, некоторый груз.

— На чем поедем-то, товарищ командующий?

— До границы — поездом. Дальше железной дороги нет, поедем на лошадях. При этом придется иметь в виду невообразимый бандитизм в горах. По сообщениям из Баку, в самой Анатолии действует множество мусаватистских групп — бежали с Кавказа. Одна из них называется «Вожаки». Эти «вожаки» надеются, что армия Восточного фронта турок вот-вот пойдет в наступление на Азербайджан, и они тогда станут вожатыми — проводниками турецких войск. Тайно работают в Анатолии и агенты сэра Герберта Харингтона — верховного ставленника Англии в оккупированном Константинополе, того самого Харингтона, который арестовал в Константинополе сотрудников нашей торговой миссии, держал их в железной барже-тюрьме, потом на фелюгах под конвоем миноносца отправил к берегу Крыма. Так что будет трудно…

«Ничего, тропами проедем, — подумал Ваня. — С карабином в руках!»

— Первая наша задача — добраться. Прошу вас тщательно подготовиться, время еще есть. Одежду, обувь надо будет подновить. Продумать, что взять с собой в дорогу. Настроиться, уяснить себе обычаи, нравы, даже религиозные, чтобы случайно не оскорбить… Будем и в дороге учиться. Надеюсь на нашу с вами дружную работу от начала до конца этой, очевидно, длительной экспедиции. В августе я был в Москве, советовался с товарищем Лениным и с Чичериным, но об этом расскажу вам в другой раз.

В начале месяца Фрунзе вызвали из Харькова на пленум Центрального Комитета. Задумано, что поедет в Анатолию он, член ЦК, «цекист». Наркоминдел Чичерин говорил:

— В нашей мировой политике наши отношения с Турцией имеют настолько крупное значение, что вопрос о личности нашего представителя в Ангоре прямо-таки главный. Надо, чтобы наш представитель импонировал туркам, и следовательно, был личностью с сильной волей и умом.

В светлой выгоревшей гимнастерке Фрунзе шел через Красную площадь к главным воротам Кремля — на утреннее заседание. Дымок вился из-под подковок на каблуках. Город плавился в зное. Солнце раскаляло камни мостовых. Над Россией стояло сухое, казалось, шуршащее небо. Хлеб сгорел. Плакаты кричали: «Волга вымирает!» Сейчас в Красной комнате, перед кабинетом Ленина, будут говорить о хлебе и о хлебе, о спасении людей, Республики.

В прошлом году, направляясь на Крымский фронт, командующий Фрунзе вошел в эту комнату — заседал Совет Труда и Обороны… Красные обои, длинные столы под красными скатертями, белые кресла, обитые красным плюшем, резко белеющая кафельная печь — такой запомнилась Красная комната. Тогда, после заседания, поздно вечером, Фрунзе ходил с Лениным по кремлевскому двору — обсуждали план военных операций. В полночь поднялись снова на третий этаж. В своем кабинете Владимир Ильич за столиком у стены поил Фрунзе чаем, угощал ломтиком хлеба на тарелочке. Обо всем тогда переговорили…

И сейчас бы… Тревожно оттого, что далеко не все было ясно. Общая цель — поддержка ангорского правительства. Но каким все-таки должно быть глубинное содержание поездки? Какие особенности? И как там в Ангоре расположились в правительстве силы сейчас, когда так успешно развивается поход афинской армии? К чему подготовиться? Чего больше всего опасаться и избегать?

Он признавался себе, что пока его сведения об обстановке крайне скудны и незначительны. Это обстоятельство волновало его больше, чем опасности дороги в анатолийских горах, где развертываются кровавые сражения.

Вчера, войдя в Красную комнату, Фрунзе не узнал ее — перестроили. Расширилась, не два, а четыре окна; на дверях и окнах — шторы. Но по-прежнему дверь открывается в кабинет Ленина.

Люди сидели за двумя длинными столами, примыкающими к поперечному. Открылась дверь, из своего кабинета вышел Ленин и сел с краю. Сразу началась работа. Ленин, заметив Фрунзе, приветливо кивнул ему.