Яков Ильичёв - Турецкий караван

«Так точно! Что верно, то верно», — подумал Ваня, охваченный возвышенным чувством.

— Прошу нашего сотоварища Фрунзе передать своему народу, что весь турецкий народ также питает к нему искреннюю любовь, которую не смогут поколебать никакие события.

Бурные аплодисменты смешались с маршем оркестра, затем сменились звоном бокалов. Из открытых дверей к столам прорвался пар горячих кушаний, приготовленных приглашенным из ресторана поваром. На ступеньках лестницы застучали каблуки подавальщиков, шли один за другим с подносами.

По турецкому обычаю, за столами одни мужчины, а на столе всего-то питья, что ключевая вода в кувшинах. Ангорцы явились на банкет в будничном. У Февзи-паши все так же обтрепаны края рукавов. Война — не до пиршеств. И вода вкусна, когда с хлебом. Правда, кое-кто из турок знал, какие коньяки привезены русскими в караване. Уйдут покорные Корану — бутылки окажутся на столе.

Фрунзе, Кемаль и Абилов сидели тесно рядом. Абилов совсем взмок: перевод свободной и оживленной беседы — внезапные повороты мыслей! — требовал напряжения.

— Султанское правительство не перейдет ли на вашу сторону? — спросил Фрунзе и впервые услышал ярость в голосе Кемаля:

— Нет!

Кемаль взял руку Фрунзе, заговорил тише:

— Султан Вахидеддин, предавший страну, равнодушен ко всему! Уже двадцать лет, как он газет не читает… Его банда все еще цепляется за колеблющиеся устои трона. Рассуждения окружающих его людей ничтожны. Эти несчастные неспособны понять всю глубину пропасти, в которую они толкают страну… Ограниченность их ума порождает в них слабость и нерешительность…

В соседней комнате громко играл духовой оркестр, бил барабан. Каждый слышал только голос ближнего соседа. Кемаль закурил. То потягивая сигарету, то отпивая кофе, он рассказал, как однажды намеренно поехал на свидание с двумя султанскими министрами, Иззет-пашой и Селих-пашой. Пригласил их к себе в вагон, склонял к сотрудничеству и, так как они не решались, увез их и держал в Ангоре. Просил поддержки. Но они ни разу даже не посетили Собрания. В конце концов Кемаль отпустил их под расписку, что не будут мешать. Но они вновь встали во главе султанского правительства, стремясь разрушить единство нации, лишь бы поддержать султана, ставшего просто игрушкой в руках англичан…

— Сочинители романов на Босфоре еще недавно считали меня просто разбойником, а Шериф-паша надеялся грубыми уловками заманить меня для расправы, — сказал Кемаль, склонившись к Фрунзе. — Двор постоянно оскорблял меня. Я надел маску безразличия, запасся терпением… И вот нация признала меня, а не их. Теперь они боятся расплаты за предательство… Эти хищники продолжают прибегать к дьявольским мероприятиям, чтобы воспрепятствовать дружеским отношениям с вами… Хотят воспользоваться нацией в своих сделках с западным капиталом… Вот почему они не станут на сторону нации. Они, наемники империализма, стремятся разложить наш тыл, вербовать союзников среди нас самих, чтобы нас же заковать, стараются оторвать нас от наших друзей. Для этого вспоминают конфликты царей и султанов, пытаются продлить эти конфликты. Их предложения подобны веревке с петлей. Но мы не дикие кони… Мы и не наивны. Призывы надеяться на благородство цивилизованных оккупантов нас не обманут. Мы знаем их истинные цели и путаные дороги… Условие нашей победы в этой ожесточенной борьбе — сплоченность и понимание истинной цели сладких обещаний наших беспощадных и коварных врагов…

Слушая перевод рассказа Кемаля, вглядываясь в его лицо, то суровое, то вдруг нежное и с влагой боли в глазах, Фрунзе услышал глубокую лирическую струну в непростом характере Мустафы. Сложный характер! И тонкое чувство обстановки, и невероятная гибкость, и стальное упорство. Великолепное умение привлекать к себе людей, перетягивать их на свою сторону, умение использовать гласность. Фрунзе отметил, пожалуй, этапный, ступенчатый подход Кемаля к проблемам и точную логику его поступков — не теории!

Оркестр не умолкал, шум стоял невообразимый. Февзи, почуяв запах вина, широким жестом отстранил от себя поднесенный ему бокал. В полночь, когда все было съедено и вода в кувшинах выпита, Февзи стал прощаться. Фрунзе, Кемаль и Абилов вышли провожать его, охраняемые лазами.

Фрунзе с наслаждением вдохнул морозный воздух. В высоком с бледными звездами небе стояла трехдневная молодая луна — серебряный серпик рожками влево. Запели петухи. Но как ни хороша была ночь над Анатолийским плоскогорьем, эта луна, одинаково освещавшая мир, думать надо было об обратной дороге…