Яков Ильичёв - Турецкий караван

Фрунзе и Абилов поднялись на второй этаж и вошли в кабинет заместителя коминдела.

— Его зовут Хикмет, подозрителен и резок, — в коридоре успел шепнуть Абилов.

— Добро пожаловать! — Хикмет вышел из-за стола, рослый и решительный. — Ввиду отсутствия самого… имею удовольствие… Прошу садиться…

Он что-то еще говорил, что не имело значения, смотрел недовольно, холодно. Фрунзе сказал:

— Долгой и трудной была моя дорога, хочется надеяться, что не напрасной… Каков будет порядок нашей работы?

— Но, как я уже сказал, — насупился Хикмет, — отсутствуют и Гази, и векиль — комиссар Юсуф… Придется подождать… Время есть, предполагается, что вы — постоянный посол…

— Неужто! — весело проговорил Фрунзе. — Вам ведь хорошо известно: я являюсь заместителем председателя Совнаркома Украины, что никак не совмещается с должностью постоянного посла в Ангоре. Вы же знаете: я прибыл на переговоры. О постоянном посольстве речи еще не было.

Хикмет развел руками. Фрунзе продолжал:

— Позвольте спросить: коминдел Юсуф сейчас находится в Конье и ведет переговоры с французской делегацией?

— Не скрываем! — голос Хикмета стал напряженным. — В Конье обсуждается злобная английская кампания против нашего соглашения с Францией. Прискорбно, что оно не радует и вас.

— Я еще не знаю, чему радоваться, — ответил Фрунзе. — Пока что ощущал лишь враждебность французского правительства. Ведь Франция до сих пор не признает нас.

— Так или иначе, господин Фрунже, вы с англичанами, к сожалению, оказались заодно! Советская Россия теперь, кажется, пренебрегает нами! Не спешит выполнить свои обещания. Возникает сомнение: желаете ли вы нам победы? Кажется, наоборот!

— Вы, господин Хикмет, не представляете себе реальностей. Когда Англия говорит о торговых отношениях с Россией, то подчеркивает: с русским купцом, а не с большевиками. Господин Ллойд Джордж, убеждая своих начать торговлю с нами, говорит: Англия торгует и с людоедами на Соломоновых островах. Англия намерена торговым договором лишить нас независимости, что не удалось путем интервенции. Как же мы можем быть с ней заодно! Мы подписали торговый договор потому, что верим в себя и в возможность мира… Охлаждение, господин Хикмет, о котором вы говорите, создаете именно вы. Противостояние тоже…

— Я не понял, господин посол…

— В Тифлисе мне доложили, что турецкие войска Восточного фронта концентрируются у Эрзерума.

Хикмет опустил глаза:

— Об этом ничего не знаю! А вот подстрекательство вами восточных коммунистов — это, к сожалению, факт.

Фрунзе вспомнил слышанное в Москве, в Наркоминделе — совет Ленина одному из дипломатов: «Старайтесь уловить намерения, не давайте нахальничать». Сказал Хикмету:

— Так же, как вы, говорит Ллойд Джордж. Оказывается, не мои, а ваши взгляды совпадают с английскими.

— Нет, господин посол, в английской стороне мы не ищем защиты. Однако надеемся, что не останемся одни. Турция найдет себе друзей. То же скажет по приезде векиль Юсуф. А сейчас не угодно ли познакомиться с заместителем председателя Национального собрания доктором Аднан-беем?

…Хикмет вел красного военного по коридору, радуясь, что устоял в разговоре, намекнул о возможных друзьях. Вообще военные тяжелы в общении. Этот тоже: хотя и приятен внешне, говорить с ним нелегко — настойчив, ставит в тупик.

Едва открылась дверь в кабинет Аднана, Фрунзе услышал запах духов, увидел круглолицую женщину с желто-рыжими волосами, ярко-синими глазами и с веснушками. В черной кофте и в шароварах, она с книгой в руках сидела в глубоком кресле. Когда вошел Фрунзе, к ней повернулся тихий человек в визитке — доктор Аднан, ее муж — и проговорил по-французски:

— Дорогая, это наш уважаемый русский гость.

Захлопнув книгу, женщина глянула озорно, вдруг поднялась и проговорила чуть хриплым голосом по-французски:

— Унтер-офицер Халиде отдает честь генералу Фрунзе!

Еще в Баку Фрунзе краем уха слышал, что в Ангоре живет женщина — живой символ борющейся Анатолии, легендарная Халиде. Она писательница и воин, сестра милосердия и педагог, профессор и кавалерист. С шарфом, развевающимся за спиной, летит впереди эскадрона в бой. Воинское звание у нее — чауш, унтер-офицер, и она же первая в Турции женщина — член правительства, комиссар просвещения…

Халиде обращалась к Фрунзе и по-английски — ведь еще девочкой училась в американском колледже, открытом в Константинополе, а высшее образование она, дочь государственного секретаря при султане, получила в Лондоне. После этого и стала профессором Константинопольского университета. Она действительно воевала, ухаживала за ранеными, в Сирии во время мировой войны заведовала сиротским домом для детей павших воинов. После Мудросского перемирия Халиде в Константинополе резко выступала на митингах против султана и оккупантов. С трибуны под носом у сэра Харингтона стегала захватчиков и главарей иттихада — Энвер-пашу и других — за их зверскую шовинистическую политику. Взывала: «Сограждане, поднимайтесь!» Султанский суд заочно приговорил ее к смертной казни, так же как и Мустафу Кемаля и Февзи. В крестьянском платье Халиде бежала в Анатолию. Во время Сакарийской битвы она была и в бою, потом в полевом штабе фронта переводила на иностранные языки военные сводки Мустафы Кемаля. Она недолго пробыла комиссаром просвещения, больше сотрудничала в правительственной газете. Ее видели то в ложе прессы Национального собрания, то в кабинетах векилей. Ее муж, доктор Аднан-бей, был заместителем председателя Собрания, то есть Мустафы Кемаля, но рядом с ней выглядел бледным, совсем скромным… (Абилов говорил, что Аднан — «рефетист».)