Яков Ильичёв - Турецкий караван

Тек верблюжий караван — желтая вечная река — по песчаным перекатам.

— Селям! — крикнул Ваня караванбаши. — Здорово!

Тот встрепенулся, поднял обе руки к груди…

Спустились в теплую плоскую степь, утопающую в горах, но еще освещенную солнцем. В чаше среди хлебных полей и стоял город Мерзифон — уже видны белые дома и минареты. Вдоль реки внизу изумрудно светились лужки, стояла свежая трава. Многие деревья были зеленые, на других набухли почки. До окраинных домиков тянулись виноградники, фруктовые сады и огороды. По сторонам шоссе росли тутовые деревья. Казалось, и сейчас земля под ними черная от сладких нежных плодов.

— Живая земля, — сказал командующий.

Увидев на развилке дороги группу турок в штатском и военном, Фрунзе уже знал, что это встречающие, и пришпорил коня.

Элегантный-мужчина, выступивший вперед, как только конники спешились на развилке, был мерзифонский каймакам Ахмед. Он заговорил по-французски, подчиненные прислушивались почтительно. Ахмед приветствовал гостей, пожал руку, стал знакомить Фрунзе со своими. Все они здоровались ласково, держались скромно, никто не протягивал руку первым, не перебивал говорившего. К ним каймакам обращался более тихим голосом, запросто, но строго.

В одном экипаже ехали до города целый час.

— У нас вы хорошо отдохнете, — сказал каймакам Ахмед. — Наш город богатый. Одиннадцать тысяч населения.

Фрунзе угадал в нем деятеля нового типа, истого кемалиста, когда каймакам сказал:

— Мы — земледельцы, продовольствие есть, хлеб, фрукты, овощи. Мы не можем показать вам фабрик. До войны имели ткацкую промышленность — полотенца, платки, оконные шторы, скатерти. Но в руках армян и греков. А их теперь нет. Их выгнали прежние правители. Европа заставила их драться с нами. Вместе с людьми мы лишились промышленности.

(Потом Фрунзе видел уцелевшие ткацкие мастерские, записал в дневник: «Тип наших прежних светелок»).

— После победы снова развернете хозяйство, — сказал Фрунзе. — И у нас такая же задача: хлеб, уголь, нефть…

— А ведь в окрестностях Мерзифона — огромные богатства! — поворачиваясь, Ахмед окинул глазами ближайшие и дальние будто тающие холмы. — Россыпи золота! На сто верст каменный уголь, до самого Зонгулдака. Наш лучше. До шести аршин толщина пластов! Даже выходят на поверхность.

— Да, я видел, подъезжая, такое место… А богатства недр теперь у вас — собственность государства?

— Конечно! — каймакам ответил с гордостью. — Сдаем рудники в аренду. Плата — от выработки.

— Вот и славно, — сказал Фрунзе. — Уже хорошо.

В оставшемся позади, охваченном бандитизмом районе, хавзинский каймакам был больше военным. Мерзифонский же — хозяйственником…

— Два года назад мы продали наши копи англичанам. Но Ангора аннулировала сделку. Сами будем добывать. Ведь строится железная дорога, и пройдет она через наш бассейн. Серебро-свинцовая руда у нас имеет шестьдесят процентов серебра, где видано такое! — воскликнул Ахмед. — Возле села Хаджи-кёй. Пока не работаем, нет денег.

— Давайте торговать, — мягко проговорил Фрунзе.

— А нефть! — вздохнул каймакам. — Вон там, совсем близко, бьет ключом из земли. Ручей нефти, население пользуется.

Экипажи между тем подкатили к уездному конаку. Перед ним колыхалась, ожидала миссию толпа чиновников и членов «Общества защиты прав». Час целый знакомились.

— Для вас приготовлен обед, — сказал каймакам.

— Очень кстати! — отвечал Фрунзе, и каймакам ярко улыбнулся.

Весь первый этаж гостиницы занимала кофейня, сейчас набитая битком. Головы всех повернулись к проходившим русским.

В зале управы отворены были окна. На подоконниках цветы. Стены беленые, как в украинской хате. Фрунзе уже не удивляло радушие хозяев, готовность услужить и в то же время степенность. «Какие чинные, истовые, хотя страшно интересуются нами. Особенно этот каймакам…»

Каймакам познакомил Фрунзе с каким-то генералом:

— Шефкет-паша из Константинополя. Приехал по делам службы.

И слегка покраснел каймакам — русскому гостю не ясны отношения Анатолии с городом падишахов. А генерал, седой, сутулый, тихий — только усы торчали грозно, — в ответ на вопрос Фрунзе, какому из двух правительств он подчиняется, досадливо шевельнул усом:

— Одному больше, другому меньше… Султанское обессилено, подписав Севрский договор. Некоторые стамбульские министры больше подчиняются Ангоре, не признающей этот договор.

«Время султанов кончается!»