Ярослав Шипов: Шел третий день...

— Догадываюсь.

— Ага. Приезжаем отчитываться, а он на бобах! Начальство скажет: мышей не ловишь! Ну мы Яшке и подсобили: кто сетенку, кто бредешок, кто старую лодку — мало-мало набрали.

— Не знаю.

— А Ефрема вашего взять?

— Ну! — презрительно отмахнулся Шибаев-старший.

— А что — хороший мужик!

— Мужик — ничего, а инспектор…

— Значит, не убедил я тебя?

— Куда там…

— Ну ладно. Был я тут на совещании по рыбной охране, мы там промежду собой откровенно беседовали. Скажу честно: попадаются всякие. Один, например, из-под Москвы, с Можайского водохранилища, рассказывал, будто там все инспектора только и занимаются, что ловят для себя и своего начальства. Врет ведь, сволочь! Подлость свою оправдывает! Помню, хвастался еще, что сеть приобрел морскую: десять на триста пятьдесят метров! А того, дурак, не понимает, что сеть эту без сейнера ему из воды не вытащить! Во до чего жадность человека доводит!

— А какая там рыба?

— Судак, лещ… В основном судак, кажется, а что?

— Крупный?

— Вроде не очень.

— Ну и хрен с ним.

— Как хрен? Не хрен! Потом этому мужику морду набили.

— Ты?

— Не, один там, с Печоры, опередил.

— А у него что за рыба?

— У него семга.

— Крупная?

— Эта — крупная. С красной икрой, может, слыхал? У нашей черная, а у той красная.

— Знаю, — кивнул старший Шибаев. — Тоже хорошая вещь. Как ее там добывают-то — перетягами?

— Не, в основном лучат и острогой бьют.

— У нас лученье не очень подходит.

— А на мелких-то местах… — возразил молодой.

— Эта да, — признал старший. — Есть любители. Только что там лучить, вона где рыбка. — И указал на фарватер, помеченный бакенами.

— Третий-то ваш икорку понес?

— А ты как думал? — победно усмехнулся папаша.

— Молодцы. — Шмаков зевнул.

— Не получается ничего, инспектор?

— Получается. Да очень туго, — признался Шмаков.

— Бесполезная твоя работа: воюешь, воюешь, а толку — шиш.

— Не скажи.

— Вот те и не скажи! Друга-то своего видел?

— Какого?

— А которого на «курсы повышения квалификации» отправлял.

— Федьку, что ли? Рузаева?

— Ага. Выпустили его. Говорят, хорошо себя вел, исправился, вот и выпустили. Сейчас здесь околачивается. Заезжал вчера, тебя ласковым словом вспоминал, очень встретиться хочет.

— Значит, выпустили…

— Ага.

— Ну и бог с ним, раз выпустили, — Роман снова зевнул. — Стало быть, вы что — гуляли? К знакомым ездили?

— Угадал!

— От меня не удирали, плыли себе и плыли — так?

— Так.

— И сигналов моих не видели…

— Эт само собой.

— Все правильно, — согласился Роман.

— Как же — грамотные! — подтвердил папаша довольно, хотя и с некоторым смущением.

— Ну, а если бы я за вами на берег пошел?

— Чего-нибудь сообразили бы, — словно извиняясь, ответил папаша.

Молодой ухмыльнулся: очевидно, именно ему доверялась главная роль в «соображении».

— Молодцы. Ну, бывайте, — попрощался инспектор, — поеду. Сил нет, как спать охота, а еще столько делов!

— Будь здоров. Лови их, браконьеров, злодеев-то окаянных!

— Придется.

— Антонине мой личный поклон, — Шибаев-младший поклонился в пояс.

— Да, — беззлобно присоединился папаша, — жалко бабенку, красивая. — И, обращаясь к инспектору: — Чего она в тебе нашла?! Кроме упрямства, ни черта за душой нет. Сейчас бы на «Москвиче» каталась — как хорошо!

— За поклон благодарствую, обязательно передам.

— А ты не горюй! — Шибаев-старший хлопнул по плечу сына и кивнул в сторону Шмакова: — У них работа какая? Ездят, ездят, а однажды и… Так что не расстраивайся, еще покатаешь Тоньку-то, вдовы — народ покладистый!

Роман усмехнулся, но промолчал.

В условленном месте встретились с Ефремом. Подбили бабки — негусто. Потом Ромка съездил к пастухом и на обратном пути винтом зацепил сеть.

Сначала инспектора бросило вперед, потом лодку потянуло назад и под воду. Шмаков опрокинулся навзничь, ударился спиной о румпель и вывалился. От удара что-то со Шмаковым произошло. Он выгнулся в спине и не мог согнуться обратно: «Заклинило…»

Тонул Ромка медленно, и ласковое синее небо качалось над ним.

Зацепив песчаное дно, оттолкнулся и, казалось, вот уже достанет небо руками, но вдруг оно почернело, боль мгновенно прошла, и сладкая дрема вновь повалила Шмакова в пучину, как в перину. «Все!». — сообщил ему проблеск сознания.

Хрупок человек, но вынослив необыкновенно: ноги толкнулись еще раз, потом еще, потом судорожно дернулись. И все в том же заклиненном состоянии выбрался инспектор на берег. «Метров сто пропутешествовал», — определил он, увидев лодчонку, которая, задрав нос, сидела в сетке. «Как же это я с утра не зацепил? И вчера тоже? Плыл ведь этой дорогой… А-а! Вода упала! Сеточка была притоплона, а тут… Всю протоку перегородили, сволочи! А если б не я, какая-нибудь баба с детишками?.. А хоть бы и я, да в другую сторону — по течению… Вывалился бы выше сетки, в ней бы и заночевал».