Василий Бочарников - Тропинка к дому

Первой всполошилась Анна:

— А ведь не хватит, ой, не хватит кормов у нас на зиму. Где взять, у кого занять?

Борька обрезал строго:

— Не твое дело, Мукасеева, я — ответчик.

Скоро Борька схлестнулся с дояркой Манькой Левшовой, крупной, здоровой разведенкой. Стала Манька потаскивать винцо да закуску. Здесь пили, здесь и сенцо мяли. Коров запустила, не выдаивала как следует… Черемуха, та самая Черемуха, которую так расхваливала, сегодня перед Светкой Завьяловой, стала у Маньки худой, мохнатой, подобрала вымя.

— Выбракуй, Боря, ее на мясо, — попросила Манька дружка. — Ни молока, ни послушания.

— А что? Сделаем, — пообещал Сарычев, игриво стегнув Маньку ладонью по толстому заду.

— Эх, люди, люди, ничего-то вы не видите. Да вы приглядитесь, ведь она породистая, — заступилась Анна за Черемуху. — Ей что нужно? Руки заботливые. Эта коровка, верьте мне, еще покажет себя.

— Хо! Покажет! Легко пророчишь. Такая привереда… Не будет из нее никакого толку! А насчет рук, Анна, ты меня не хули. Видали мы таких заботниц! — глаза Маньки позеленели от злости. Но вдруг она повернулась к Сарычеву и уже другим, игривым голосом продолжила: — Михалыч, сам слыхал, добровольно просит уступить Черемуху… — ласково заглянула в глаза, облизала крашеные губы. — Отдам я ей Черемуху. Согласен ты?! Вот это начальник у нас!

И Черемуху Анна перевела к себе. Первым делом доярка позаботилась о том, чтобы молодая корова, издерганная постоянными угрозами да тычками, успокоилась, пришла в себя. Эта рука, рука новой хозяйки гладила морду, чесала за ушами, гладила шею и подшеек, пробегала шустро по бокам и спине то щеткой, то тряпкой, исподволь, осторожно добираясь до вымени, и не щипалась, и не дергала сердито соски, а спокойно, не торопясь, разминала вымя и легко, приятно потягивала соски. Черемуха ела и пила, и на нее никто не замахивался, не рыкал.

Корова почувствовала, что перемена не временная, что ее хозяйка хочет подружиться с нею, и надолго.

Черемуха на глазах выправлялась. Это видела Манька и злилась. Хоть чем-нибудь хотелось ей унизить Анну, но та держалась, как всегда, скромно, с головой уходила в работу, и придраться к ней никак нельзя было. Да помог случай.

Чуть отступя от фермы, по пологому взгорку к реке, — совхозное картофельное поле. Затянули тогда с уборкой картошки. Земля была сырой, плотной, картофельные комбайны забивало, и они часто выходили из строя. Привезли из города помощников.

И вот ранним утрецом на ферму заявились трое: две девушки, в куртках, штанах и сапогах, перепачканных грязью, и паренек лет семнадцати — голубоглазый, желтый беретик повален на бочок. Встретили Анну. Поздоровались. Она только кончила дойку и, хоть устала, ответила приветливо, спросила, что им нужно на ферме.

— Нам, мамаша, — паренек замялся, — молочка парного попить бы. Сто лет, наверно, не пили парного молока! Можно? А?.. Да вы не беспокойтесь, мы заплатим.

Доившая рядом корову Манька (опять опоздала) рывком разогнулась и гаркнула зло:

— Всяких бездельников поить?! Проваливайте отсюда!

По-детски нежные щеки паренька обжег румянец, но паренек сдержался.

— Мы-ы, — голос его задрожал от обиды, — не бездельники. Мы — студенты химико-механического техникума. Нам бы сейчас учиться — это ведь для студента главное, а мы вот царапками выковыриваем картошку на вашем поле. Только почему-то, не видно на этом самом поле ваших сыновей и дочек.

Слова этого честного в своем откровении мальчика были пронзительны и тревожны для Анны, и она не то что не хотела, но не могла тогда ответить на них, но и позабыть их тоже никогда не могла.

— Слыхала! — взвилась Манька. — Следователь-праведник сыскался! А ну, проваливай отселе!

— Погоди, Мария, погоди. — Анна повернулась к ребятам. — Хотите парного молока? А посудинка есть? Есть, вот и хорошо. Налью — почему не угостить? Люди нам подсобляют…

— Я тебе, ударница комтруда Мукасеева, налью-у! — наступала Манька. — Только попробуй!

Девчонки, достав из рюкзака две литровые банки, застыли в нерешительности: уходить или ждать? Паренек, сомкнув губы, глядел исподлобья на сварливую доярку, всем своим видом показывая, что он ничем, решительно ничем не провинился перед нею.

— Успокойся, Левшова, и, прошу тебя, не командуй тут… — Анна, не обращая больше никакого внимания на Маньку, отлила из фляги теплого молока в ведерко, по очереди принимала от девчат банки и наливала их доверху. — Пейте.

— Да нет, — махнул рукой паренек, мягчея лицом, — мы уж там, за фермой, попьем. Спасибо, тетя.