Анатолий Землянский - Пульс памяти

— Что за самосуды? Кто дал вам право, ретивый судия?

Лейтенант стоял перед генералом подобравшись, по-уставному, но глаза его смотрели открыто и не робко, даже без смущения. Все было в нем так же естественно, неподдельно, как и убежденность, с какою он произнес:

— Я был уверен, товарищ генерал, что женщина не выстрелит. Она же наша, советская. Не из Германии…

С лица генерала стекла суровость, в глазах поселилось любопытство. Не в слова и в голос еще прорывалось раздражение:

— А не сумасбродны эти ваши опыты?

Но лейтенанта и это не сбило с тона, с прежней открытостью и верой в свою правоту он выпалил:

— Пускай немчура посмотрит, насколько мы выше их. И дома потом расскажут…

— А вы их уже и домой готовы отпустить?

— Придет, видно, час, товарищ генерал.

— И насильника?

— Насильнику ответ держать.

Генерал долго смотрел в молчании на лейтенанта, по старому лицу скользили не то тени грусти, не то отголоски стихавшего гнева. Или генерал поймал себя на мысли о том, что до сего времени он ни разу не сталкивался с такой ясной и твердой уверенностью в победном исходе войны, какую высказал сейчас этот почти еще безусый лейтенант? А может, генерал просто подумал про себя, что и он поступил бы в подобном случае точно так же?..

Молчание генерала так затянулось, что лейтенант позволил себе переступить с ноги на ногу. И это прервало скрытые мысли генерала.

— Идите… политик, — сказал генерал и осекся, явно недовольный тем, что не смог скрыть нотки теплоты в голосе…

…И в словах Федора, когда он рассказывал, была теплота, даже восхищение безвестным лейтенантом. «Вот ведь деятель…» Эта иронически произносимая фраза могла означать у Федора и высокую похвалу…

И я думал опять: вот они, вечные властители философских раздоров, — добро, зло и вера — еще в одном сочетании. И сколько бы ни возникало таких сочетаний, суть их остается неизменной: побеждает человеческое.

А оно в детях — от отцов и матерей.

От отцов…

Едва подумал — и новая вспышка в памяти, снопик искорок ее неутомимого кресала…

Как-то зимой, вернувшись из школы, я взял наше одноствольное охотничье ружьишко, приладил лыжи — и скоро шел уже по переметному насту за речкой.

Шел конечно же не на охоту и ружье взял без всякой цели, больше — из мальчишечьего форсу.

Поле скоро кончилось, я вошел в лес, и тут встретил меня своим торопливым перестуком дятел.

Встретил себе на горе.

В белесой, окоемно зимней глубокости леса кузнечное это занятие птицы — всегда музыка. Уметь бы слышать да понимать!

А меня повело другое.

Крадучись, пошел я на одинокий, не сильно отдаленный стук — и вот он уже все явственней, все четче… И словно бы не дерево долбит дятел, а дружески-тоскливо стучится в какую-то мысленную твою дверь. Открой, мол, впусти! И возьми на память прекрасное лесное эхо моего птичьего труда. В нем навсегда сохранится для тебя голос родных мест и самого золотого твоего времени — детства…

Увы, эти слова я произношу уже из своего Сегодня, а тогда их почему-то не оказалось во мне. Тогда, сняв из-за спины ружье и взведя курок, я осторожно подкрадывался к своей жертве. Шаг и еще шаг по рыхлому, глубоко проседавшему даже под лыжами снегу. Остаются позади дерево за деревом, послушно отодвигаются ветви — и наконец вспыхивает среди белизны и зелени крохотное ярко-красное пятнышко…

И заметен уже быстро двигающийся темный молоточек — голова дятла.

А вот и «наковальня» его: птица работает на большой, горизонтально откинувшейся от ствола сосновой ветке.

Работает с увлечением.

Но и с осторожностью!

Несколько торопливых, с усилием, ударов, потом — пауза: надо оглядеться и прислушаться.

В одну из таких пауз, когда я начал уже вскидывать ружье, дятел заметил меня. Красное пятнышко скользнуло с ветки вниз, раз-другой мелькнуло меж стволами и скрылось.

А через минуту дятел выдал себя новым стуком.

Это словно бы подзадорило меня: ружье-то было уже поднято!.. И я вновь пошел на стук.

И опять неудача.

И в третий раз — то же. И в четвертый…

Дятел словно бы играл со мной, перемещаясь по лесу в одном и том же направлении.

И все же мне удалось сделать задуманный выстрел.

В том месте, куда, снова заметив меня, перелетела птица, гуще был подлесок, и по этим заснеженным зарослям я смог достаточно приблизиться к ней. Быстро вскинул ружье, почти не целясь, выстрелил и… с трудом верил своим глазам: