Илья Девин - Трава-мурава

— Ну, мамочка, не надо, — ласково сказала Аня и прижалась к матери. — Я ведь близко буду, в любой день могу к тебе приехать.

Народу на платформе заметно прибывало. Скоро должен был подойти и поезд.

Елена Васильевна понемногу успокоилась, поправила волосы, перевязала косынку. И опять это была красивая и строгая женщина, и никто бы не мог подумать, что пять минут назад она плакала и вытирала слезы.

— Да, Аня, я совсем и забыла! — сказала она. — Вчера я видела Серафиму Ивановну, она говорит, что Леню они будут вызывать обратно. — И внимательно, испытующе скосила глаза на Аню.

Леня Маркин был друг Ани и тоже этим летом окончил училище и неделю назад уехал в Полтаву, куда дали ему назначение, и Аня уже получила от него письмо, в котором он описывал свою дальнюю дорогу и Полтаву, как все ему там нравится, однако прибавлял, что скучно без товарищей, а особенно без нее, Ани. «Я только здесь понял, как много ты для меня значишь».

Елена Васильевна украдкой прочитала это письмо, и затаенные надежды, что дружба Ани с Леней Маркиным окончится свадьбой, с новой силой вспыхнули в ней. Теперь же, говоря о встрече с Серафимой Ивановной, матерью Лени, она просто лукавила, испытывая Аню последним, что у нее оставалось. Но дочь только дернула плечиком.

Горький, потерянный вздох вырвался из груди Елены Васильевны.

Старый обшарпанный вагон с деревянными полками покачивается, скрипит всеми суставами, жестко, страшно скрежещет внизу, под полом, что-то железное, колеса глухо стукают, и Аня, не привыкшая к поездам, к одиночеству, сидит на краешке скамейки в каком-то оцепенении, настороженно ловит каждый звук, каждый взгляд снующих по проходу людей с котомками и чемоданами. Наступила та долгожданная минута, которую она ждала с таким нетерпением, наконец-то она едет в село Урань. Но вместо радости, такой, казалось, близкой, Ане сделалось жутко. И Урань уже не представлялась такой таинственной и прекрасной, а те слова матери, которые так обижали ее: «Ты совсем еще ребенок!» — звучали теперь в ней как нежный, ласковый зов.

А поезд все быстрей, быстрей, вагон уже не дергается, не качается, гудящее железо внизу, под ногами, стремительно и неотвратимо несет и несет ее. И глухо, тупо отстукивают колеса скороговоркой: «Куда едешь? Куда едешь? Куда едешь?..»

— Куда поехала, доченька? — услышала Аня совсем рядом шамкающий старый голос. Это спрашивала сидевшая у окна старушка, закутанная в теплый шерстяной платок.

— В Урань, бабушка, — тихо сказала Аня и смутилась — так пристально и ласково смотрели на нее голубенькие глазки старушки.

— А садись-ко вот к окошечку, доченька.

Пуще всего Аня боялась расспросов этой ласковой, доброй старушки, и когда они поменялись местами, то Аня еле слышно сказала «спасибо» и отвернулась к окну.

Поезд шел быстро, мелькали телеграфные столбы, и проволока, поблескивая на солнце, то вверх летела, то падала вниз — будто на качелях.

Мелькнул километровый столбик с цифрой 8. «Только восемь!» — с изумлением подумалось Ане, ведь ей-то казалось, что она уже бог знает как далеко от родного города. И она стала ждать, вглядываясь вперед по насыпи, другого столбика. Вот он пролетел за окном…

Аня и не заметила, как прошло грустное оцепенение первых долгих минут, ей уже хотелось говорить, и она поглядела на старушку — может, и она едет в Урань? Но старушка, свесив голову на грудь, дремала. А напротив сидел пожилой мужчина в кителе и читал газету. И Аня опять стала смотреть в окно, на густую, ровную зеленую ленту лесополосы. А когда полоса на мгновение обрывалась, то был виден широкий зеленый простор, перелески, а дальние холмы синели в знойном солнечном мареве. Где-то вот в таком же раздолье, среди лугов и лесов, ждет Аню и село Урань. В детстве она часто и подолгу жила у тетки в деревне Мордовская Козловка, а потом, бывало, ездила к ней и на каникулы, и теперь, воображая Урань, Аня невольно представляла эту таинственную Урань маленькой Козловкой с зелеными травянистыми проулками, с вековыми высоченными ветлами. И какое-то странное убеждение, что и в Урани она будет жить под опекой такой же доброй и заботливой женщины, как ее тетка, совсем успокоило Аню.

Тут она услышала песню — тонкий детский голосок. Сначала и не поняла, откуда доносится этот голосок: то ли из-за окна, то ли здесь где-то поют, в вагоне. Аня прислушалась. Нет, голосок звучал здесь, где-то в дальнем конце вагона. Слов нельзя было разобрать, но сам напев был такой щемяще-тоскливый, жалобный!..