Матвей Осодоев - Зов

А у отца Ардана в мечтах было одно — он этим болел и покоя не знал: как бы влить в табун новую могучую кровь, изменить, породность лошадей. Пусть на вид они останутся такими же небольшими, в еде неприхотливыми и стойкими перед морозами. Но дать им еще бесценные качества орловских рысаков и русских тяжеловозов!

Ардан однажды слышал, как бригадир, грубо оборвав рассуждения отца о необходимости улучшать породу колхозных лошадей, самодовольно заметил: «Надо газеты читать, радио слушать! На смену коню машины идут. Скоро тракторов, комбайнов, грузовиков станет с избыткам… Но жирную конину ничем не заменишь! А на вкусе конины породистость не сказывается!..»

И захохотал, гладя ладонью живот.

Отец исподволь, как мог, гнул свою линию.

Он признался Ардану, почему родился у них такой Пегий. Трех кобылиц на свой страх и риск он как-то ночью гонял в один из соседних улусов к жеребцам-производителям — тяжеловозу и рысаку орловской породы. Орловец и покрыл Пегашку.

Об этом никто не знает; отец боялся, что у конюха из того улуса — его давнего друга — могут быть неприятности…

И вот, значит, бригадир Яабагшан нацелился на Пегого. Такой прилипчивый, как репей, ни за что не отстанет, пока правдами-неправдами своего не добьется…

В один из зимних дней — у Ардана как раз каникулы были — бригадир приехал к ним в Шаазгайту и, не поздоровавшись с отцом, хмуро бросил:

— Вот чего, Сэрэн, приказ председателя… Будем запрягать Пегого в сани.

Отец набивал трубку — пальцы у него мелко задрожали, желтый табак просыпался на снег.

— Взрослые как будто люди, а понять не хотите, — сказал отец. — Как быть табуну без вожака? На ночь лошадей запирать — так?

— Выдумал «запирать»! Паси.

— Без вожака табун разбредется — не собрать. А вокруг волки рыщут…

— А ты для чего табунщиком назначен!

— Хоть десяток табунщиков назначай — в зимнюю ночь без вожака табуна не удержать…

Отец старался говорить спокойно, но трубка в его пальцах плясала.

Яабагшан ухмыльнулся:

— Ах, во-он что-о… Наконец понял тебя!

— Что ты понял? — решительным, отвердевшим голосом ответил отец. — Ты вообще ничего не понимаешь и даже не стремишься понять…

— По-онял! Ты, получается, сам ни днем, ни ночью не пасешь табуна. Спокойно полеживаешь, плюешь себе на живот, передоверив табун жеребцу. Так, пожалуй, всех лошадей растеряешь… Я этого не оставлю, доложу правлению колхоза!

— Докладывай, сплетник! — закричал отец. — Этим только живешь… Забыл, видно, как за твой поганый язык тебя доярки избили?! Черный склочник… А я работаю честно, мне нечего бояться…

— Не забывайся, Сэрэн, отдавай отчет своим словам, — грозно заметил Яабагшан. — А то потом всю жизнь жалеть будешь. Я лицо ответственное… Даешь жеребца? Иль даже председатель для тебя не указ?

— Не объезжен жеребец, сам ведь знаешь, — как-то сразу угаснув, тихо ответил отец. — Он все время в табуне ходит…

— Даешь или нет?

— Загубите его…

— А кто мать Пегого загубил? — ехидно спросил Яабагшан.

— Я специально ногу кобылы в сусличью нору не толкал! А поплатился за это, не дай бог каждому, — последнюю корову отдал…

Ардан видел: отца снова затрясло — вот-вот вцепится в бригадира, тряхнет его за грудки. Но нет — сдержался.

— Даешь жеребца иль как? Окончательно и ответственно спрашиваю!

— Что ж, барин — хозяин… — Отец махнул рукой. — Бери. Случится что-нибудь плохое — на себя пеняй. Вряд ли подчинишь его себе. Не по зубам будет.

— А это не твоя забота, — усмехнулся Яабагшан. — Еще каких объезживал… И коней, и всяких непокорных кобылиц! Всяких недотрог!..

Он снова раскатисто захохотал, обнажив редкие, в коричневом табачном налете зубы.

Ардану до слез жалко было отдавать Пегого бригадиру, но что поделаешь, когда даже отец тут бессилен… Хоть бы Пегий не поддался Яабагшану!

Утро было спокойное, тихое, с редким пушистым снежком, мягко падающим на белую землю; десятки солнц вспыхивали, гасли и снова вспыхивали на ледовых вершинах Таряты.

Запрягли Пегого в бурятские сани; узлом затянули веревку на кончике его хвоста, просунули ее под санями, крепко привязали к заднику, у конца полозьев, — это чтобы жеребец на ходу не достал седока копытами. Пегий вол себя неспокойно, тревожился, но рядом, возле, был табунщик Сэрэн, тут же Ардан ласково успокаивал его — и он терпел. Лишь недовольно косился на них: что делаете?

Когда Пегого вывели на дорогу, сидящий в санях Яабагшан резко хлестнул его длинным кнутом по правому боку. Никогда не знавший таких ударов, взбешенный Пегий взвился на дыбы, во всю мочь рванул с места…