Игорь Муратов - Окна, открытые настежь

— Подай, Тосенька, профессору кофе, когда он доест, — бросила Зоя на ходу, выбежала из ресторана и глазам не поверила: папа?!

Увидев отца, Зоя очень обрадовалась: он никогда не приходил к ней на работу. «Наверное, — думала Зоя, — до сих пор сердится, что в официантки пошла».

— Ты с работы? — спросила Зоя отца. — Хочешь есть?

Крамаренко промолчал. Они зашли в ресторан. Сели в дальнем углу за служебным столиком.

— Водки дай. Граммов двести, — попросил Крамаренко.

— А закусить?

— Не надо.

Зоя сбегала в буфет, принесла графинчик. Крамаренко все опрокинул в пивной бокал и выпил залпом. Зоя ахнула.

— Что случилось, папка? С чего это ты?

Вдруг он заплакал. Это было так страшно — страшней, чем когда Захар ударил ее.

— Я же говорила, — запричитала шепотом Зоя, — я же говорила маме, что тебе тоже надо лечиться. Смотри, какой серый стал, хоть и на воздухе целый день… Все нервы растрепал на работе… Скорей бы нам этот дом достроить, да ушел бы ты на пенсию…

— Не будет у нас дома, — выдавил из себя Крамаренко и утер ладонью щеку. Он и сам бы не мог объяснить, почему именно к Зое привел его страх перед неотвратимым признанием, почему именно ей первой отважился сообщить эту недобрую весть.

Но, сказав самое страшное, он осмелел. Как будто, вися над пропастью, уцепился за что-то. И страх мгновенно отпустил его, хотя Крамаренко еще не знал, за что именно он держится и выдержит ли э т о.

Зоя, да, только Зоя может отвести от него удар, не допустить до постыдного раскаяния. Только она способна без раздумий и колебаний встать на защиту отца — преданная до слепоты, честная до нелепости. «Конечно же, она сделает это, — уже не сомневался Крамаренко, — но как?»

— Меня обманули. Обворовали, — сказал он с такой искренней болью, что она содрогнулась. — И виноват в этом я сам. — Он долго молчал, наконец со злостью оттолкнул от себя пустой бокал. — Я пулю себе в лоб пущу, но не скажу об этом нашим. Вот, тебе одной сказал. Больше никому.

Крамаренко сидел с опущенной головой и не видел, как задрожали у Зои губы, как она побелела, обмякла. Он только напряженно слушал, как она, ужаснувшись, молчит. И пожалел ее мимолетном, бессмысленной жалостью — жалостью охотника, целящегося в спящую птицу.

— Как же теперь? — наконец заговорила она. — Спросят ведь… И Захар обязательно спросит… Все с себя продали, баланду едим. На что уж Захар покладистый и тот говорит: «Нет больше никакого терпения».

— Нехорошо говорит, — покачал головой Крамаренко, — надо бы еще потерпеть. Для матери надо, — и в его голосе появилась прежняя твердость.

— Как? Опять все сначала? — отшатнулась Зоя. — Разве они согласятся?

— А ты? — посмотрел на нее в упор Крамаренко.

— Я-то что, — сказала Зоя. — Но как и м объяснить? Ведь ты не хочешь?

— Не могу, — покачал головой Крамаренко, — для меня лучше смерть. А ты бы могла?

— Не знаю, — задумалась Зоя, — наверно, смогла бы. Небось не убили бы. Ведь родные…

— Вот и пожалей, спаси отца.

— Как?

— Сам не знаю.

Он отвернулся от дочери и в раздумье сказал:

— Что-нибудь придумай, но возьми вину на себя. Тебе по молодости простят.

— А как же я… — Зоя больше удивилась, чем испугалась, — как же это возможно? Даже если придумать… кто мне поверит? Ведь не я эти материалы покупала.

— А ты скажи, что растрата. Что деньги казенные растратила. Ну, допустим, вместе с кассиршей. А что я все продал и растрату покрыл.

— Бог с тобой! — еще больше побелела Зоя и отодвинулась от отца. Смотрела на него и не верила, что он действительно такое сказал.

— А, между прочим, случись с тобой в самом деле такая беда, — задумчиво сказал Крамаренко, — я бы хоть десять домов загнал, продал бы все. До последнего гвоздя. Но не позволил бы, чтобы дочь опозорилась. Веришь или нет?

Но Зоя уже не слыхала его. Медленно сползла со стула на пол.

Всю ночь после того, как в семье узнали, что Зоя родила в больнице мертвую девочку, никто и на минуту не заснул. Преждевременные роды прошли тяжело, и врачи ни за что не ручались.

Тетя Лиза легла с Валеркой. Ему сказали, что мама ночует у подруги. Но по выражению лиц и по взволнованному шепоту взрослых он понял, что с матерью случилось что-то плохое, и весь вечер проплакал, а ночью звал маму даже сквозь сон. Тетя Лиза прижимала к себе мальчика, а сама время от времени поглядывала на Захара. Тот как сел за стол, положив голову на руки, так и просидел до утра.

Женя осталась с матерью. Катерина Марковна никого не хотела видеть, кроме нее. Виталий ходил из угла в угол и вслушивался в бессонную тишину.