Пауль Куусберг - Кто он был?

Тийя прервала Аннеса.

— Ты что-то от меня скрываешь, я чувствую.

Тийя нисколько не успокоилась, скорее еще больше разволновалась.

— Я говорю то, что знаю. — Аннес старался говорить как можно спокойнее и убедительнее. — То, что Рихи успел мне рассказать. Мы не имели возможности поговорить подольше, на военной службе временем не распоряжаешься. Из нашего корпуса посылали людей и на другие фронты, артиллеристы сражались под Невелем и так далее. Рихи тоже попал в роту, которую направили куда-то в другое место. Больше я о нем ничего не знаю.

Тийя всем телом повернулась к Аннесу, посмотрела ему в лицо своими большими глазами, полными печали и тревоги, и произнесла:

— Я тебя знаю, Аннес, тебе известно больше, чем ты сказал. Он погиб?

— Нет, не погиб, — уверенно ответил Аннес. Сейчас он сам в это верил. Его слова прозвучали так твердо, что Тийя поверила. Аннес прочел это в ее взгляде.

Они долго сидели тихо, очень тихо. Рука Аннеса все еще лежала на плече Тийи.

Вдруг Тийя снова заволновалась.

— Вы говорили обо мне? — спросила она со своей обычной прямотой.

— Говорили, — ответил Аннес спокойно, он уже чувствовал себя увереннее. — Я сказал Рихи, что у него в Таллине есть дочка.

— Как же он… Что он…

Теперь Тийя была растерянна и беспомощна. Такой Аннес ее никогда раньше не видел.

— Называл себя величайшей скотиной, что оставил тебя в таком положении. Он и понятия не имел, что ты ждешь ребенка. Ты была молода, хороша и доверчива, он ничего не заметил. Беспокоился, как ты, одинокая молодая женщина, справишься с трудностями военного времени. Я сказал, что ты бережешь Рийну как зеницу ока.

Последней фразы Аннесу не следовало говорить, глаза Тийи снова налились слезами.

— Не уберегла я ее, не уберегла.

— Ты берегла ее. Я в этом ни каплет не сомневаюсь. Ты молодая, у вас еще будут дети.

Тийя покачала головой:

— Я чувствую, что Рихи и я… что нам не суждено быть вместе.

— Почему ты так думаешь?

— Чувствую, ясно чувствую, — повторила Тийя.

— Рихи жив, и из того, как он реагировал на мои слова, что у него в Таллине есть дочь, я понял: он рад этому. От всего сердца… А теперь давай хорошенько вытрем тебе глаза.

Аннес взял платок, который Тийя держала в руке, нежно привлек Тийю к себе и стал утирать ей слезы, как ребенку.

— Ты хороший, — прошептала Тийя. — Ты и сам не знаешь, какой ты иногда хороший.

Тийя потянулась к Аннесу и поцеловала его в щеку. Теперь пришел черед Аннесу смутиться. Он хотел бы крепче прижать к себе Тийю, но не решился.

Тийя сама обняла его.

Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, как много лет назад, еще детьми, если в ту минуту не ссорились, а рассказывали один другому интересные истории, играли, чему-то радовались, чего-то боялись. Они сидели, двое детей человеческих, которые понимают друг друга, желают друг другу добра, нужны друг другу. Так сидели они долго. Аннес старался убедить Тийю, что все плохое, что принесла с собой война, осталось позади, и теперь, когда настают более светлые времена, она не должна падать духом, должна оставаться прежней Тийей, своевольной и стойкой. Аннес говорил то, что думал, говорил не только, чтобы утешить Тийю, — он всей душой желал, чтобы подружка его детских игр, его первая юношеская любовь и первая сердечная боль, чтобы она чувствовала то, что чувствует он, и в этом сознании, в этом чувстве нашла бы силу преодолеть свою беду и жить, не склонив головы.

Когда Аннес около полуночи вернулся в замок, капитан Кумаль еще не ложился. Он перелистывал и читал немецкие книжки, которыми была забита полка в соседней комнате. Под потолком горела лампа. На столе стояли две бутылки шампанского, одна наполовину пустая. Воды все еще не было.

Перевод М. Кулишовой.

Мы подставили к стене лестницу, она доставала как раз до окна с открытой форточкой. Когда милиционер полез вверх, в доме залаяла собака. Лестница была немного перекошена, стукалась боковинами о стену, это, видимо, и встревожило собаку. Милиционер перестал взбираться, прислушался, глянул на меня и спросил:

— У вашей сестры есть собака?

Я ответил, что есть. Сестра держала пуделя, совершенно обросшее существо, мне такая образина была не по душе. На месте не сидел, вертелся под ногами, старался облапить, слишком шумно лаял, не слушался. Признаюсь, я немного побаиваюсь собак, их лай раздражает, сестра по этому поводу смеется надо мной. Но сейчас донесшийся сверху лай меня обрадовал, я принял его за голос жизни, мне показалось, что Рекс подает хозяйке знак: под окном кухни происходит странное, значит, с Айно — сестру мою зовут Айно — ничего страшного не произошло, ее просто спозаранку не было дома. Однако мелькнувшая радостная мысль тут же погасла, я вспомнил, что на заснеженном крыльце никаких следов не было, ни собачьих, ни человеческих. И я успокоил себя тем, что, видимо, сестра заболела, ей трудно встать с постели, Рекс же занят перед хозяйкой своей обычной собачьей службой.