Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

Вот потому-то герои очерков видят в его авторе не стороннего созерцателя, а верного союзника, товарища по борьбе, с которым они будут и дальше отстаивать нужное дело. А сколько из них стали теперь личными друзьями Александра! Они пишут ему письма, звонят, делятся успехами и неудачами, а бывая в Москве, обязательно заходят в гости. Это секретарь обкома партии И. Бондарчук из очерка «Судьба», мастер К. Шпак из очерка «Притча», профессор Л. Загайнов из очерка «Лодейное поле», геолог Чистов из одноименного очерка и многие другие.

На собраниях партийных групп у нас в Правде» часто обсуждается творчество журналистов. Как-то перед товарищами о своей работе отчитывался и Александр. Разговор получился, хотя и горячий, но искренний, честный, полезный для всех. Мы так увлеклись, что не заметили, как за окнами сгустился вечер. Стали собираться домой. На улицу вышли вместе.

— Что я хочу в жизни? — сказал тогда Александр, еще не остывший от страстей, полыхавших на собрании. — Хочу работать. Делать дело, нужное нашей партии, нашей стране. И если своими скромными очерками я хоть чуть-чуть что-нибудь делаю для этого, я счастлив…

Уверен, что этими словами Александр Скрыпник сказал о себе все.

Илья ШАТУНОВСКИЙ

Вдруг он жестом остановил меня и, глядя за окно на мокрые осенние перелески, сказал:

— А чего-то мы все утро про станки да про работу? Давай-ка расскажу я тебе про любовь...

В тот день будто что-то толкнуло его в сердце. Шеховцов проснулся мгновенно, встал сразу и, стараясь никого не разбудить, наскоро позавтракал на кухне. Завтракал он по привычке стоя: торопился, хотя до начала смены было еще много времени.

Он шел к себе в цех знакомой дорогой по заводу и чем ближе подходил, поднималось где-то внутри чувство ожидания работы. Слой за слоем слетает стружка, пахнет горячим металлом и машинным маслом. Шеховцов уже никого и ничего не видит вокруг себя, в такие минуты к нему никто не подойдет.

А вот сегодня, недаром что-то толкнуло его в сердце. Сегодня в самый разгар работы ринулись к нему хлопцы.

— Ты что же, Григорич, за станком, радио не слушаешь?

— Героя тебе дали!

— Не иначе событие зажать хочет.

— Ну, скажешь...

— Качать его!

Они жали ему руки и дружески хлопали по плечам, и пытались даже качать, а он вдруг сказал:

— Да подождите вы, черти, дайте хоть станок выключу: деталь запорол...

Из-под резца струилась бесконечно длинная, как вся его предыдущая жизнь, сверкающая стружка металла. И вместе с радостью вдруг набежала на глаза печалинка...

Серафим Шеховцов в армию с тяжелым сердцем уходил: дома оставалась жена с двумя малолетними детьми. Как она убивалась, когда его провожали на станцию. Он и сам понимал — лихо ей доведется в колхозе на перепаханной войной курской землице. Это же такое трудное послевоенное время.

Но неожиданно стал получать от жены хорошие, спокойные письма: живем неплохо, Зорька отелилась, на трудодни хорошо дали, а главное, мол, наша радость — получили уже вторую благодарность от командования твоей части, исправно, мол, служишь, Григорич. Она прямо в письме называла его так, как повелось с первых дней замужества, — Григорич. Ему от этих добрых писем служилось спокойнее.

Только когда вернулся домой и глянул своими глазами на обветшалую хату, на худущую жену, замотанную работой, на хилых детишек, понял, как давались ей эти письма. Председатель колхоза ему обрадовался:

— Ох, как люди нужны, Серафим. Ты, я слышал, механиком в армии был? Нам позарез механик нужен.

— Так я ж по авиамоторам, — отозвался Шеховцов. А про себя подумал: семью тут в селе не подниму. Сейчас, вспоминая про те годы, с горечью говорит: «Надо было остаться — и теперь совесть грызет: своя же земля, родная... Тогда я многого не понимал...»

Прослышал, что в архангельских краях на лесосплаве большие деньги можно заработать. Зина — в слезы: «Опять я с двумя-то малыми уродоваться буду?» Он только и сказал: «Что же делать, раз жизня такая».

Поехал на сплав. А ростом Шеховцов не богатырь — совсем даже наоборот. Вернулся, почитай, ни с чем... Узнал, что где-то в Курске на заводе передвижных агрегатов требуются люди.

Тогда поначалу он по-особому был жаден до работы: понимал — надо становиться на ноги. Тянуло его к токарному станку. Это еще из армии пошло. Как-то попросил там у одного: «Покажи-ка, как деталь точить». Тот стал показывать. У Серафима получилось: нравилось, что вот берешь самую простую заготовку, и из нее на глазах, при умении, конечно, этакая изящная, теплая еще деталь. Парень, что дал ему поработать, сказал: