Владимир Домашевич - Меж двух огней

Сначала, когда он действительно не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, Бессмертный в мыслях выполнял слож­ный комплекс вольных упражнений, тренируя только ды­хание.

Потом, когда кожа понемногу начала стягиваться, он уже тренировал пальцы ног и рук.

А отряд без него действовал, жил, рос, набирал новые силы. Харитоненко, Школьник, дядька Михаль, которым тогда удалось уцелеть, избежать расправы карателей, за­менили своего командира, и он радовался за них, даже за­видовал...

Но главное, осталась Валя, и только потому остался в живых и он, Саша Нечай, по кличке Бессмертный. Ему не хотелось говорить громких слов о том, что благодаря Вале он живет и теперь вот встал на ноги. Это он понимал и знал лучше, чем кто-либо, даже чем Валя.

Валя была для Бессмертного всем — сестрой, другом, помощником. Ее рассудительное слово прогоняло его тяж­кие думы, прикосновение мягкой горячей руки успокаи­вало боль, и Бессмертный уже скучал и начинал нервни­чать в те короткие минуты, когда ему приходилось оста­ваться одному. С каждым днем он убеждался, что она — не только друг, помощник, но и любимый человек.

Перед самой войной, когда он работал трактористом в МТС, ему еще не хотелось думать о семейной жизни, и его мало интересовали девушки. Если и случалось встре­чаться с девушкой, то он никогда не относился к этому серьезно, ничего не обещал и не подавал никаких надежд. Он чего-то ждал, искал, а чего — и сам не знал. И в сердце его постепенно накапливалась тоска, тоска по любви.

Шло время, а любовь все не приходила.

И вот теперь, когда он, Бессмертный, стал инвалидом, именно теперь, словно назло, жизнь поставила на его пути такую милую, такую чуткую и умную девушку.

Бессмертного мучило одно: сказать ли Вале о своем чувстве? А что, если она, из жалости к нему, не любя, от­ветит «люблю»?

В обычной жизни Бессмертный был довольно самоуве­ренным человеком, все ему давалось легко, он был напо­рист и никогда не терял самообладания в случае неудачи. Был тяговитый, как трактор, с которого он не слезал ровно пять лет. Но любовь — это другое... Это часть жизни, часть самая глубокая, скрытая от всех, неизученная, самая де­ликатная и тонкая. Бессмертный считал, что здесь неумест­ны нажим, использование своего преимущества и силы. Любовь — та заветная частичка человеческой души, где обе стороны имеют равные права. Он склонен был даже отдать женщине право делать выбор. Однако когда он ду­мал о себе и Вале, его аксиомы теряли всякую силу. Жа­лость и любовь несовместимы, понимал он. Но как отделить одно от другого здесь, в этом клубке, который так туго за­вязан жизнью, что не найти концов? Бессмертный начинал искать то, что он называл жалостью, в отношениях Вали к себе... Да, это была жалость, самопожертвование, чут­кость — называй как хочешь — с того момента, когда он выскочил из огня и упал в снег. Валя отдавала ему всю душу. Чем он отплатит ей за это?..

А может, не только жалость руководила ею...

Но как она может любить его теперь? Это невозможно! Нет! Нет! Он безобразен, страшен...

И тут он решает ничего не говорить Вале. Просто по­благодарить и распрощаться навсегда.

...Валя стояла рядом. Она уже давно заметила, что Саша переменился к ней, особенно в последние дни, стал задум­чив, молчалив. Кроме коротких отрывистых ответов «не хочу», «не надо», Валя ничего от него не слышала, и это начинало ее беспокоить. Она чувствовала, что причина кроется в ней самой. Но что она сделала, в чем она вино­вата?

Застывшее лицо Бессмертного со сжатыми губами вы­ражало суровую отчужденность человека, решившегося на что-то важное. Глаза уставились в одну точку: мелкие, как роса, капельки нота выступают на лице и на шее,— там, где кожа не тронута огнем.

— Тебе тяжело, Саша? — спросила она.

Бессмертный только нервно передернул плечами.

— Да... тяжело...— глухо ответил он и вцепился паль­цами в шалевку низкого оконца. Она затрещала.

— Но отчего? Что это значит? — допытывалась Валя.

— Мне тяжело, потому что... Я и сам не знаю...

— И все-таки ты мне скажешь,— в Валином голосе послышались твердые нотки.— Я давно заметила, что тебя что-то беспокоит. И мне все время кажется, что я в чем-то виновата, что тебе надоела моя опека...

Валя умолкла, ожидая, что Бессмертный начнет оправ­дываться, но он молчал.

Потом взглянул на нее — словно обжег взглядом,— сказал:

— Валя... Все, что ты услышишь,— это только малая доля того, что я хотел бы тебе сказать... Только тебе я обя­зан самым дорогим... что не имеет цены и не измеряется никакими мерками. Ты... спасла мне жизнь...