Владимир Домашевич - Меж двух огней

Валя не успела хорошо разглядеть, кто это, но сердце ее забило тревогу — что-то очень знакомое уловила она в фигуре скорчившегося на снегу человека. Забыв об осто­рожности, как и тогда, с Сандро, Валя бросилась на­прямик.

Сердце не обмануло ее: это был Саша Бессмертный. Как же его спасти? Непослушными руками она хватала морозный рассыпчатый снег и прикладывала к дымящейся одежде. Снег шипел и таял, превращаясь в густую чер­нильную жижу.

Командир, казалось, не дышал. Лишь когда Валя приложила к Сашиным губам горсть спега, Бессмертный пошевелился и застонал. Валя попробовала его посадить, придерживая за плечи, но он был словно неживой.

— Я относу тебя в хату...— растерянно прошептала Валя.— Тут холод...

Она сняла свой кожушок, расстелила, осторожно поло­жила на него командира, взялась за полу и потащила по снегу.

Вот и первая изба. Дверь в сени была закрыта изнутри, она долго стучала и просила, пока ей открыли.

Испуганная хозяйка молча помогла внести Бессмерт­ного в хату.

Чумазый мальчонка лет семи опасливо поглядывал из-за печи на чужих людей.

— Тетенька, не бойтесь, немцы не заметили...— успо­каивала Валя женщину, а у самой холодело внутри при мысли, что они могут сюда зайти. Она начала снимать с Бессмертного прогоревшую до тела одежду.

От глухой стены отодвинули кровать, хозяйка разостла­ла на полу сенник, положила подушку. Туда и перенесли больного. Валя осторожно смазывала ему обожженные лицо, руки и ноги касторовым маслом, которое, к счастью, нашлось в ее сумке.

Надо было бы сделать перевязку, но бинтов и ваты было совсем мало, и Валя попросила у женщины что-ни­будь чистое. Та покопалась в сундуке и достала полотня­ную мужскую сорочку и старенький ручник. Молча отдав все это Вале, она отошла к окну и начала дышать на стекло, протирая его рукой.

Валя занялась перевязкой и не сразу поняла, что ска­зала женщина,— голос ее звучал ровно, даже равнодушно:

— Опять горит... Стог подожгли...

— Какой стог? — испугалась Валя.

— Там, в конце деревни, у речки...

Вале показалось, что под ней проваливается земля,— сердце замерло, перехватило дыхание.

— Сандро...— прошептала она,— бедный Сандро...

Она вскочила и бросилась к двери, но на полу, скрип­нув зубами, застонал Бессмертный, и Валя вернулась.

11

Прошло два месяца, мучительных, долгих, как веч­ность. Валя, забыв про сон и еду, все эти долгие дни и ночи не отходила от постели командира Саши Бессмертного. На бледном, похудевшем лице ее светились одни глаза.

Но если бы кто-нибудь спросил Валю, что спасло Бес­смертного от гибели, она, не задумываясь, сказала бы: лекарство. Два месяца она верила в его чудодейственную силу, и не только верила, но и видела, как оно хоть и мед­ленно, но настойчиво, миллиметр за миллиметром, сгоняет с тела Бессмертного страшные ожоги, как постепенно светлеет новая, еще совсем непрочная и гладкая, словно пергамент, кожа, как сглаживаются, пропадают рубцы и шрамы.

Лекарство было простое, старое: масло, обыкновенное льняное масло, которое выжимали в соседней деревне доб­рые люди и доставляли в лес.

Сначала два раза в день, утром и вечером, а потом все реже, Валя меняла повязки. Бессмертный только сжимал зубы, покрывался холодным потом, но молчал. Подвешен­ный к низкому потолку землянки, как в гамаке, он тихо лежал, прикрыв обожженные веки, и нельзя было опре­делить, спит ли он, дремлет или просто думает.

Его молчание было нелегко переносить. Вале казалось, что Бессмертный в обиде на нее за что-то или, может, про­сто стыдится своего положения, но она не показывала виду, была приветлива, заботлива и в то же время требо­вательна. И странно: Бессмертный слушался ее, как ребе­нок, покорно, без капризов и упреков выполнял все ее приказы.

На шестьдесят второй день он впервые встал на ноги. Осторожно, опираясь на Валино плечо, сделал два шага и остановился, словно опасаясь, что тонкая кожа от не­осторожного движения может не выдержать и разъехаться «по швам». Еще два шага... Бессмертный с волнением вглядывался в маленькое оконце, сквозь которое скупо це­дился свет. Было утро, солнечное, тихое. Замер лес в ожи­дании весны, которая уже стучалась первыми каплями талого снега в мерзлую грудь земли, пробуждая ее от дол­гого сна. Начинался март, день прибывал на глазах.

Бессмертный давно тосковал по воле, рвался к делу, без которого он считал свою жизнь напрасной.

В тайне от всех он занимался гимнастикой, по комплек­су, им самим разработанному. Еще когда-то в школе он вычитал, что больной человек, который не может пошеве­литься, согнуть или разогнуть руку, мысленно может за­ставить эту руку сгибаться, поднимать тяжести — одним словом, быть в движении, работать.