Николай Волокитин - Демидов кедр

Пора было думать об ужине. Кинули жребий, кому бежать в магазин. Выпало Леониду.

— Снегу пока на чай натопи, — посоветовал он Василию, доставая из чемодана авоську. — Про колодец или прорубь забыли у Шульца спросить.

— А ты… это самое… — заухмылялся Василий, — тоже… кой-чего проверни. Как-никак новоселье.

На улице была уже ночь — быстро темнеет в горах.

В низком и черном, как деготь, небе шевелились крупные, почти в кулак, звезды, но какой свет от звезд? — после избы Леонид никак не мог разглядеть дорогу, то и дело ухаясь в рыхлый, сыпучий снег и с трудом вышаривая валенком твердое.

В поселке — ни одного фонаря, ни одной простецкой лампочки на столбу, ни одного огонька в окне. Окна изнутри на четверть подернуты льдом и изморозью, а снаружи припорошены снегом, и через них, хоть прожектор включай, не пробьется ни один лучик на улицу.

Вскоре глаза присмотрелись. Отчетливей проступили силуэты домов, проклюнулась меж сугробов отполированная санями дорога. Идти стало легче, спокойней. Но неожиданно откуда-то шарахнулась прямо под ноги разъяренная собачонка и захрипела, крутясь, зашлась будто в кашле в простуженном лае.

Леонид замахнулся на нее авоськой — она того сильнее взвилась. Слава богу, подвернулась какая-то палка, и он стал отбиваться. Так, отбиваясь, и добежал вполуоборота до поселкового магазина.

А в магазине шум и сутолока, как в забегаловке.

Возле прилавка, напирая друг на друга, колготилось десятка полтора мужиков, и по пьяному делу каждый норовил кого-то опередить, кого-то оттиснуть.

— Ну ты! Куда прешь? — кричали. — Жмешься, как кета к гальке.

— Подумаешь, девочка!

— Был бы девочкой — промолчал!

— Тищ-ще! Тищ-ще! Не мащ-щайте работать! — то и дело осаживал продавец, горбоносый и смуглый, будто прокопченный южанин, не то грузин, не то армянин. — Мне условий нужны!

По-аптекарски точно и быстро он отмерял мензуркой из блестящего хромированного чайника прозрачную жидкость, выплескивал в протянутые посудины и ловко отсчитывал деньги.

«Спирт», — догадался Леонид.

У некоторых мужиков были, видимо, уже «опробированные емкости»: бутылочки из-под уксусной эссенции, какие-то замысловатые, неизвестно где взятые колбочки, потому что в них продавец лил сразу из чайника, не прикасаясь к мензурке.

Дело двигалось споро, и, чтобы не толкаться зазря у прилавка, Леонид отошел в уголок, стал ждать, когда схлынет народ.

Однако в магазин все подходили и подходили новые мужики. Ввалился совсем «на развезях» Шульц, начал приставать к мужикам одолжить денег.

Денег ему не давали. Он протиснулся к продавцу, чтобы налил «под расписку». Но тут в магазин баржей вплыла Шульчиха, потянула мужа за полы дождевика, запричитала:

— Отто, Отто! Опомнись! Сколь мошно, сколь мошно?

Потом, вскипев, завращала свирепо глазами, сгребла Шульца в охапку и поволокла к двери. Тот вырывался, дрыгал ногами, с улицы слышалось:

— Отпусти, отпусти, тебе говориль! Собака!

В магазине смеялись:

— Ну, попался мужик!

— С такой бабой не разгуляешься. Ручищи — только свиней на бойне глушить.

Наконец Леонид дождался очереди. Он замешкался немного, раздумывая, что купить. Полки ломились от всевозможных консервов: мясных и рыбных, фруктовых и овощных; многие Леонид видел впервые. Но, пожалуй, кроме консервов да желтеющих лунами большущих, с бригадную сковороду, кругов прессованной картошки да капусты, больше и не было ничего. Даже хлеба не было, его, оказывается, разобрали еще утром, сразу после привоза.

Приглядевшись, Леонид купил ржаных пряников, сахару, масла, говяжьей тушенки, спросил:

— А у вас вино есть?

— Вино? А это что — рыбий жир?! — вдруг заорал продавец, сверкнув белками выпуклых глаз, и шлепнул ладонью по чайнику. — А это что — сироп из персик? — кивнул он на стоявшую поодаль железную бочку, из которой набирал в чайник. — Вино! Кавказ поезжай, там вино пить будешь, яблоки кушать будешь. Здесь Колыма. Здесь нет «Изабелла», нет яблок и пэрсик!

«Ну и черт с тобой!» — Леонид повернулся и пошел прочь, чувствуя на себе любопытные взгляды завсегдатаев магазина.

В избе теплота и уют. Темно и тихо. От жарко натопленной печки тянет ласковой благодатью. Василий давно уже спит, сладко посапывая и почмокивая губами, а вот Леониду не спится на новом месте.

Он приподнимается, тянется к тумбочке за сигаретами, долго курит, стряхивая пепел прямо на невидимый пол.

Засыпает близко к полуночи.