Николай Волокитин - Демидов кедр

— Как — две? Одну! Вот посмотрите!

— Хи-хи-хи! — тоненько захихикал старичок. — Не надоть, не надоть! Это я так. Для штраховки, — и отвернулся, зевая…

Шульчиху они нашли в поселковой бане, где она в большом деревянном корыте стирала белье.

Это была толстая молодая немка, похожая на копну.

— О-о-о! — засмущалась она, увидев парней, вошедших в тесный и душный предбанник, поспешно раскатывая рукава на мощных, как чурки, ручищах. — О-о-о! Мне Ифан Фаныч про вас уже говориль. Пожалуйста, заберите, — и показала на полку, где лежали два сияющих, отутюженных постельных комплекта.

— Спасибо, — поблагодарили друзья и собрались было идти.

Но Шульчиха остановила их, прикрыла дверь и таинственно прошептала:

— Фи мой мушик не фиталь?

— Н-нет. А кто он такой?

— Фощик, фощик, на лошатка рапотает.

— Нет, не видали, сами ждем не дождемся.

— Охо-хо, охо-хо! — завздыхала она. — Сначит, пьет. Опять пьет. Што делать, што делать? Сколь рас я от него уже уходиль, сколь раз говориль: ищи тругой баба, я не могу. И баба не ищет, и не уходит.

Она всхлипнула, смахнула ладонью слезу и, стараясь ступать своими пухлыми в икрах, но очень тоненькими в щиколотках, точь-в-точь как бутылки из-под коньяка «плиска», ногами как можно легче и грациозней, пошла к своему корыту. Пол под ней прогибался, попискивал по-мышиному.

— Фи меня исфиняйте са мой откровенность, — попросила она. — Стесь такой нарот, такой нарот! Софсем не с кем погофорить. Блатяк, один блатяк на всем Поковом.

С этими словами она склонилась над корытом и, не засучивая рукавов, загрохотала стиральной доской, откидывая далеко назад круглые локти.

Парни выскочили из предбанника и побежали к своей избушке, надеясь, что, может быть, Шульц уже привез им дрова.

Но дров не было. И признаков близкого местонахождения таинственного возчика тоже.

Тогда Василий и Леонид стали приводить в порядок свое новое жилье прямо на морозе, при открытых дверях. Подмели пол, поставили кровати, застелили постели, а закончив дело, опять вышли на дорогу.

Шульц приехал уже под вечер, когда низкое северное солнце повернуло за сопку.

— Эй, кто хозяин? — заорал он в пространство, остановив лошадь перед самым крыльцом и спрыгнув с саней. В санях лежали две тонких жердинки-сухостоины. — Кто хозяин? — повторил и засеменил в избу, путаясь короткими ногами в полах длинного дождевика, надетого поверх телогрейки.

Был он под добрым хмельком, и его большой коричневозубый рот на сухоньком тщедушном лице растягивался в бессмысленной улыбке, а мясистый угреватый нос, нависший над верхней губой, пунцовел, как помидор.

— Чего кричишь? — одернул в сердцах Леонид, злой от холода и долгого ожидания. — Ослеп совсем, что ли?

Впопыхах Шульц чуть не наскочил на него.

— А! — подпрыгнул он от неожиданности. — Фи стесь? Как ше фас не саметиль? Фот! — показал на сани рукой. — Прошу раскрушать.

— А ты поменьше не мог привезти? — еще сильней осерчал Леонид. — Чтобы надольше хватило?

— О! Фи исфоляйте шутить! — понимающе закивал Шульц и засуетился возле саней, развязывая поклажу. — Это карошее тело. Но фи не снаете стешних услофий. Сопка, сопка. Снек, снек. Почти что по ротт. Польше не привесешь. Мерин утонет. Я и так ему помогаль. А чтобы сила была, браль с собой… как ее… путылька, путылька. Пиль ис корлышка и кушаль сугропп.

— Ладно, — махнул Леонид. — И так видно, что пил. А вот что нам делать с такими дровами — это вопрос. У нас же ни топора, ни пилы.

— О-о-о! — Шульц просиял от возможности помочь. — Это мы фам будем давать. Фот! — Он вытащил со дна розвальней инструмент, протянул Леониду. — Перите. Сафтра будете фосфращать.

Когда жерди были сброшены у крыльца, Шульц спешно попрощался с друзьями, завалился в широкие розвальни, понукнул коня и гаркнул на всю улицу, безбожно коверкая мотив и слова:

— Все у них здесь, что ли, такие? — хохотнул Василий, отаптывая снег возле жердины потолще.

— Не говори. Еще ни один нормальный не попадался.

Пилить без козел было несподручно, однако продрогнув до костей на морозе, друзья работали в охотку, торопились и быстро управились сперва с одной сухостоиной, потом и с другой. Раскололи чурки напополам, перетаскали, стали растапливать печку, заткнув дыру над дверцей обломком кирпича.

Сухие смолистые дрова разгорались весело, и вскоре в промерзлой избе стало теплеть, с потолка бойко закапала отпотевшая изморозь.