Николай Волокитин - Демидов кедр

Неуклюже, по-рачьи задом наперед ползет по шахте скреперный ковш. Задирая «хвост», будто на ощупь, с опаской взбирается на подвернувшийся валун и тут же тупо шмякается с него, скрежеща металлическим днищем по гальке. Вот он приближается к куче отпаленных песков, медленно, с усилием поднимается на нее. Блок натужно визжит, звенят натянутые до предела троса.

Леонид во все глаза следит за ходом ковша, чтобы усечь, когда он окажется в выгодном положении. Ага! Вот он, как раз перед горкой, которую только что переполз. Леонид отсоединяет от лампочки проводок: миг! — и тут же, сделав небольшой перерыв, два раза: миг, миг!

Ослабнувшие было троса вновь натягиваются струной. Ковш с урчанием вгрызается в пески, набирает их полную пасть и тяжело ползет к дучке. «Хорошо!» — радуется Леонид. Но тут под нож ковша подворачивается, огромный, в два обхвата, голыш. Ковш наворачивается, два раза подпрыгивает и уже пустой, налегке, раструсив всю породу, прется себе дальше. Миг, миг, миг! — растерянно мигает Леонид. — Назад! Ковш замирает, снова пятится к куче.

Леонид вытягивает голову из-за частых столбиков крепи, снова впивается глазами в проклятый скрепер. Ах, как хочется выскочить ему из укрытия, схватить ковш и сунуть носом в самую гущу песков, но нельзя — запрещено по технике безопасности. Вокруг холодина — сильней, чем на улице. Шапка и ворот фуфайки у Леонида в затвердевшем, слоистом инее, пальцы рук — как крючки, а спина от напряжения мокрая — липнет рубаха. «Ну давай, давай, давай! — шепчет ковшу Леонид. — Поддевай, поддевай!» Но ковш, как назло, не вбуравливается в пески, скользит по поверхности. Назад! — мигает Леонид. Вперед, вперед! — мигает.

Троса неожиданно ослабевают и хлопаются на пол. Все замирает, только слышится сердитое повизгивание гальки под пимами Хахалинова.

«Опять бежит, — вздрагивает Леонид. — Опять бежит, гад!»

Хахалинов подлетает с искаженным ярью лицом. Глаза как у черта — одни белки.

— Ты чего елозишь, чего елозишь, как задницей по перине? — орет. — Помощничек, мать твою перемать! Так мы за год не управимся. Ишь, за крепление спрятался! Ты еще на другой конец шахты уйди!

Хахалинов подскакивает к ковшу, в сердцах хватает его за бока и тычет, тычет носом в пески: «Вот так его, суку, вот так!»

Ковш не поддается, в нем пуда три, и Хахалинов вовсе звереет.

— Чего стоишь остолопом? Помогай!

«К черту технику безопасности! — думает Леонид, когда Хахалинов убегает. — К черту все на свете! Двум смертям не бывать, одной не миновать. Лучше угробиться, чем выслушивать матерки этого идиота! — И уже не прячется за крепление, стоит рядом с тросами. — Пусть, пусть! — разжигает себя. — Назло Хахалинову, назло всем полудуркам!»

Когда приближается ковш, он хватается за заднее кольцо, где крепится холостой трос, на ходу тянет в нужную сторону. Ковш, как свинья рылом, поддевает самое основание кучи.

— Ага-а-а! — кипит Леонид. — Вот так-то, дружок! — и мигает Хахалинову. — Пошел, пошел! Чего мух ловишь, раззява? Глотку рвать все мастера.

Пески были почти выбраны, оставалась самая трудная работа — зачистить забой. Разгоряченный работой Леонид уже не замечал ни звенящих рядом тросов, ни штыря, который в любое время может расшататься и пулей отлететь от стены вместе с блоком, он следил только за ковшом, помогая ему загребать песков побыстрей и побольше.

Все шло как надо. И вдруг!

Будто кто-то хряпнул над ухом дуплетом из дробового ружья. В тот же миг вокруг Леонида жжукнули и с воем завертелись, завертелись тысячи огненных ос. Потом стало тихо и темно-темно. Шевельнувшись, Леонид понял, что он не стоит, а лежит. Лежит на клыкастой мерзлой породе, связанный по рукам и ногам.

«Трос, — догадался он. — Лопнул. — И как о чем-то постороннем подумал: — Когда трос лопается, он скручивается спиралью. Значит, я в эту спираль угодил».

Хотел подняться, но горло больно сдавило, перед глазами поплыли круги, и тело закачалось как на качелях, проваливаясь куда-то…

Когда очнулся, руки и ноги были свободны, под голову подложено что-то мягкое. Хахалинов в одной рубахе, без шапки стоял перед ним на коленях и всхлипывал:

— Парень, парень! Где болит-то, где болит?

— Нигде не болит, — прошептал Леонид, удивляясь жалкому виду Хахалинова.

— А ну встань тогда на ноги, встань.

Леонид осторожно поднялся, размял ноги.

— Н-нет, нигде не болит…

— Ох-х! — всей грудью выдохнул Хахалинов. — Значит, ты просто с испуга сомлел. А я-то уж думал… Ну повезло тебе, парень! В рубашке родился. — Не стесняясь, он по-бабьи швыркнул носом, стал суетливо натягивать телогрейку. — Пошли тогда, пошли, милый. Конец смене.