— Где? — спросила мать. — Где Черноухая?
— Вон! — указал я пальцем на козу, которая стояла среди небольшой группы людей. Мужчина в засаленном чапане, недавний наш покупатель, держал козу за веревку, а посредник в изъеденной молью шапке, отчаянно жестикулируя, что-то объяснял какому-то толстяку. Не было только мальчика…
— Это породистая коза, дорогой мой! Мать ее каждый год приносит по двое козлят! — кричал посредник пронзительным голосом. — Каждый день дает больше пяти литров молока. А молоко жирное, как у коровы. Считай, задаром отдаю, дорогой мой.
— Ну и загнули же вы цену! — Толстяк в шляпе недовольно покачал головой. — Сбавьте чуть, ну скажем, за шестьсот отдайте.
— Ох и скряга же вы! Посмотрите, она скоро принесет козлят! — Мужчина в чапане похлопал козу по бокам. — Даст бог, в самую чиллу [51] Чилла — период самых суровых холодов, между 25 декабря и 5 февраля.
дети ваши станут пить молоко, любезный.
Откуда-то вынырнул и несчастный больной в новой тюбетейке.
— Папа, — сказал он, показывая на гроздь сочного винограда в руке. — Вот, купил.
— И у нас ведь свои заботы, — сказал тот покупателю, кивая на мальчика. — Расходы по нынешним временам знаете какие? Хочу праздник сыграть по поводу обрезания сына. Вот мальчик и ухаживал все лето за козой…
Я посмотрел на мать. Она стояла, широко раскрыв рот, губы ее дергались и дрожали.
Мне показалось сначала, что она смеется. И только потом понял, что она плачет.
— Ах, бессовестные, ах, негодяи! Да они, оказывается, сообщники.
— Я бескорыстный человек! — опять заверещал посредник. — Нужно же свершать и благие дела. Что хорошего мы сделали на этом свете? Построили мост через реку или возвели мечеть?..
Мать, враз обессилев, отпустила мою руку.
— Пойдем, сынок, — сказала она, вытирая слезы кончиком рукава. — Пусть они пьют, едят, но никогда не будут сыты. Чтоб им подавиться!
— А веревка? — осторожно спросил я.
— Бог с ней! Пойдем, — она опять взяла меня за руку, и мы пошли прочь, продираясь сквозь толпу.
Человек — существо удивительное! Попробуйте, скажем, изменить его характер. Сколько ни старайся — бесполезно! Стоит мне обидеть кого-нибудь, хоть и справедливо, я страдаю больше, чем тот, кого я обидел. Такой уж у меня характер.
Мать никогда нас, детей, не ругала. Случалось, что обижала иногда, но спустя некоторое время сама улаживала все. Только однажды она проклинала меня. Да так сильно, что не забыть мне этого никогда.
…Была весна, солнце пригревало вовсю. Я сидел под миндалем и мастерил воздушного змея. Клей, вытекающий из коры урюка, никак не схватывал ни бумагу, ни камышинку. Я шмыгал носом и старался изо всех сил. Неподалеку от меня сидела на козлиной шкуре мать и стирала. Отец купил всем нам вельветовые брюки. Вельвет материал хороший, но плохо то, что, когда валяешься на земле, в него очень впитывается грязь. Поэтому каждые три дня мать стирала их и ругалась при этом. (Конечно, отец наш никак не подозревал, что через несколько десятилетий вельвет станет самой модной тканью во всем мире. В те времена он стоил гораздо дешевле других тканей и считался самым доступным.) В общем, мать только и знала, что стирала наши брюки. Во дворе пахло мылом. Рядом с матерью сидела наша соседка — веснушчатая тетя. Я очень не любил ее. Скорее не саму ее, а дочь. «Я отдам свою Саиду замуж только за тебя, — говорила она. — Хочешь или не хочешь, а женишься на ней. Когда ты был еще очень маленьким, то укусил ее за ухо, значит, по нашим обычаям, ты должен на ней жениться». А Саида эта такая противная — хуже любого мальчишки. Как-то она ударила Тоя по носу, и у него потекла кровь.
Соседка сидела на перевернутом ведре и жаловалась:
— Всю ночь этот проклятый зуб болел, да так, что места я себе не находила. — И погладила свою щеку, усыпанную веснушками.
— А вы не пробовали вскипятить в воде гармолу и прополоскать рот? — посоветовала мать, которая все еще стирала, нагнувшись.
— Да все я пробовала. — Соседка опять захныкала: — Пробовала даже дым во рту подержать, не помогло.
Обе на минуту замолкли.
— Уф! Запарилась! — Мама стряхнула с рук пену, сняла с себя свитер с тесным горлом и бросила его в сторонку.
— Вот и дожили до весны, — соседка вздохнула. — Хотели мы этой осенью женить нашего Хакима… Да легко ли свадьбу сыграть? То того не хватает, то этого… А муж у меня сами знаете какой…
Соседка часто жаловалась на своего мужа. И в самом деле, Исмаил-усатый изрядно попивал. На одном месте долго не работал. Вдобавок к этому как выпьет, гонит всех из дому. Нередко соседка хватала Саиду и убегала к нам. А в полночь, когда муж успокаивался и засыпал, тихонько возвращалась домой.
Читать дальше