Сергей Яковлев - Братья Худяковы

И даже помыслы охотника в это время должны быть чуждыми эгоизму и недоброжелательству к другим.

Вот пример.

Афанасий Худяков пошел пантовать со старшими братьями, когда ему едва исполнилось 16 лет. Конечно, он многое не знал из их таежных правил и разных обязательных условностей.

Раз возвратился он на табор сильно сконфуженный и печальный. Старший брат Устин, узнавши, что он сегодня «прострелил мимо» по двум, выскочившим на него, пантачам, спросил:

— Не слышал ли ты сегодня чьи-нибудь выстрелы?

— Да, и не больше как в полуверсте я слышал выстрелы, — отвечал Афанасий.

— А сказал ли ты или хотя подумал: — желаю счастья и добычи!

— Наоборот, — я подумал: вот кому-то счастье везет! Не будь этого охотника там, тот пантач, может-быть набежал бы на меня…

— Ну, так ты до тех пор не будешь хорошим охотником, пока не научишься желать успеха всякому неизвестному, выстрелы которого ты услышишь, и пожелать это от всего сердца, без лицемерия — это наша таежная примета!

Не сразу усвоил Афанасий это трудное правило, хотя от всей души желал этого, но, видимо, одного желания было мало, надо было перевоспитать себя, побороть естественное в человеке — «своя рубашка ближе», — не поддаться понятной охотничьей зависти, когда слышишь выстрелы другого, а твой винчестер молчит… И только со временем, после долгой работы над собою, Афанасий добился того, что на каждый неизвестный ему выстрел искренно произносил усвоенную им формулу — желаю удачи! — и душевное состояние его не нарушалось при этом, а от этого, возможно, он меньше горячился, и выстрелы его стали хронически верными.

Надо быть охотником, встать в его положение, и тогда только вполне будет понятна эта психология!

— И как-раз — рассказывает Афанасий, — вскоре на охоте я услышал чей-то выстрел, и мое пожелание в успехе в этот раз вылилось у меня вполне от души… В это время на меня выскочил пантач, которого я и уложил. Оказалось, что тот выстрел был брата и тоже дал хорошего пантача. Мы эти две пары пантов продали за 500 рублей — деньги по тому времени большие, на которые можно было купить десяток рабочих лошадей.

Из этого примера видно, какое значение придают охотники-промышленники этой «симпатической» формуле.

Теперь скажем о скупщиках-китайцах.

Некоторые из них, не дожидаясь, когда охотники привезут им панты, отправлялись сами на их становище и таборы с привязанным к седлу кожаным мешком с деньгами, которые иногда возили с собой по нескольку тысяч. Деньги были обязательно серебряные, большею частью рублями, для удобства расчета. А металл предпочитался бумажным деньгам потому, что не истирался от тряски, как могли избиться бумажки, и, кроме того, эти последние могли подмокнуть при неудачной переправе через горные речки.

Удивительно, что часто одинокий «купеза» ехал в глухую тайгу с таким капиталом и ехал к вооруженным людям, из которых, конечно, не все были безупречны в своей жизни, и никому, видимо, не приходило в голову применить насилие в этом случае. По крайней мере, многие старожилы, в том числе и сами охотники братья Худяковы не знают и не слыхали ничего подобного.

По их мнению, от такого преступления удерживал самых нравственно неустойчивых из охотников, способных в других случаях на многое, только этот неписанный закон тайги — не «запачкать руки худым делом»!

Когда охотник убивал пантача, то сейчас же отрезал у него голову, потом устраивал ее у себя за спиной на лямках и, обернув панты палаткой (комарник), которая всегда была с ним, спешил к себе на табор, где на досуге вырубал панты вместе с костью таким образом, что спереди лоб брался до половины глазных впадин, а сзади до отростка, где череп соединяется с атлантом.

Затем, по возможности не мешкая, вырубленные панты переносились с той же осторожностью в ближайшую деревню, китайскую фанзу и вообще в жилье, где во время пантовки всегда находились нужные скупщики.

Эта переноска пантов для продажи нередко представляла немалые трудности и даже опасности. Случалось переправляться через быстрые горные речки, где трудно устоять на ногах при глубине даже по колено; балансировать по круглому стволу упавшего через поток дерева, как по естественному мосту. Было и хуже: и брода нет, и такого моста не имеется, и поневоле иногда приходилось пользоваться рискованной переправой по двум наклонившимся через речку деревьям, которые, падая, сплелись своими вершинами и стоят, образуя над бурным потоком угол.