Альберт Усольцев - Светлые поляны

Спящих разбудил базарный шум. Большим числился в этой хлебной стороне город, самым крупным значился и его рынок. Вот и называется не базаром, как в районных селах, а рынком. Буквы, почти метровые, медленно проплыли, как видение, над Витькой. Витька почему-то, может, спросонку, прочитал это огромное красивое слово с конца и долго не мог понять — на какой это «коныр» въезжает колхозный ЗИС с колхозной капустой. Потом рассмеялся своей недогадливости и, вскочив на ноги, закричал:

— Здравствуй, большой город!

А большой город не обратил на Витьку ровно никакого внимания, продолжая заниматься своими делами. Важно и неторопливо катился вдоль длиннющих рядов, заваленных привезенной из деревень снедью, упрямо выстаивал очереди у редких машин, с которых торговали картофелем — картошка нынче уродилась плохо; брал на пробу сметану, творог, мед, домашнее масло, отчаянно торгуясь за каждую копейку; взбирался по шаткой лестнице на смотровую площадку круглого, похожего на невысокую силосную башню сооружения, в котором отчаянно ревели мотоциклы — всезнающая Катерина сказала, что там мотоциклетки бегают по вертикальным стенам. Витька не поверил ей и решил, как только выпадет свободная от торговли минута, лично убедиться; большой город протекал мимо Витьки людскими ручейками, потоками, речками, нескладно распухая в тех местах, где деревенские жители торговали картошкой, свежей капустой и прочими огородными овощами. Никто друг с другом не здоровался. По крайней мере, пока Витька этого не заметил. Большой город обратил на него внимание только тогда, когда медленно продвигающийся по рынку ЗИС, выбрав местечко, остановился. Откуда-то снизу на Витьку смотрел маленький очкастый человек в светлом габардиновом пальто. Вместо стекол, казалось, в его очки были вставлены сильные увеличительные линзы, отчего его добрые глаза казались огромными.

— Молодой человек, скажите, пожалуйста… будьте любезны… если вам не трудно… буду премного благодарен… что это у вас под брезентом?

Витька не сразу и понял суть вопроса — так певуче и удивительно вежливо звучали все обращения, что предшествовали вопросу.

Витька улыбнулся — на краснопольском базаре это прозвучало бы гораздо короче: «Че, пацан, в кузове?!» А тут целая речь. Витьке она понравилась. Захотелось и ответить тем же длинным предложением, с тихими добрыми словами. Даже вспомнил один из «ученых» оборотов, который употреблял Макар Блин, когда хотел быть вот таким же, предельно вежливым… «Не стоит благодарности, будьте любезны — вот вам и пожалуйста!» И добавить, что капусту, мол, привезли. Но габардиновое пальто каким-то странным образом, ловко и быстро дало круг, рассматривая в узкие щелки кузова содержимое.

— Капуста! Свежая!

И как вкопанный стал человек с большими глазами на том месте, где Ефросинья Петровна устанавливала весы. К нему тотчас примкнули второй, третий… Витьки не успел и снять брезент, как ЗИС оказался в тройном кольце очереди.

— Так-так, — облачаясь в белый халат, проговорила Катерина. — Быстренько распродадим… Останется времечко и по городу порыскать. Давай, Витек, подсобляй бабам-то!

С брезентом помог управиться Астахов. Открывать задний борт пока не стали — может рассыпаться капуста.

— Вот немного поторгуем из полного кузова, убавим, тогда и откроем задний борт — полегче нам с тобой станет подсоблять бабам-то, — сказал Семен Никитич, тоже надевая поверх телогрейки белую куртку — как-никак продавцы и привезли на городской базар продукт питания.

Так он и заявил — «продукт питания» — одному старичку. А Витька улыбнулся, вспомнив историю с «продуктом питания». Макар Блин одно время совсем в «ученость» ударился. «Ученость» в языке от него, как зараза, начала переходить и к другим. Переверть-Клейтонов не в счет. Некоторые большаки стали «переговаривать» выражения Макара Блина. С кем поведешься, как гласит пословица… Астахов, Катерина, Иван Мазеин нет-нет да и ввернут «заморское» словечко. Но совсем смех одолел, когда и мальцы пошли козырять… Шурик Васильев как-то на току заявил: «Вот, ребя, если бы мы хлеб в город не отправляли, то этого продукта питания у каждого было бы по полному амбару!» Появился как раз рядом Макар Дмитриевич. Услышал выражение Шурика. На то, что малец его «переговорил», не обиделся. Рассерчал на другое: «В город, — гришь, — не отправлять… тогда каждому по амбару?!» — «Ага». — «А рубаха на тебе из чего сделана?» — «Ситец…» — «Ситец сам ткал?» — «Не-е, в городе…» — «Штаны?!» — «Полотняные». — «Полотно сам добыл?» — «Не-е, из города…» — «Сымай, такой-сякой, и рубаху, и штаны… Иди грузи свой амбар в первоначальном виде!» Вот смеху было на току…