Семен Бытовой - Десять тысяч лет

Шатов подсчитывал, сколько человек сидит в санях, сколько идет следом за ними. Всего он насчитал двадцать шесть человек.

Как только последние сани пересекли запретный рубеж, Шатов приказал Лобзикову продвинуться вправо и в том месте, где прошли маньчжуры, закрыть им обратный путь. Сам Шатов, незаметно перебегая от тороса к торосу, невидимый в своем широком белом маскхалате, поспешил к нашему берегу.

Минут через десять, не более, высокий маньчжур, ведший караван, наткнулся на штык шатовской винтовки.

— Стой!

Он выронил из рук фонарь, опустился на колени, сложив руки на груди.

— Куда вы идете? — спросил его Шатов.

Старый человек с реденькой бородкой, покрытой изморозью, что-то невнятно пробормотал.

Шатов рванул из-за пояса ракетницу, выстрелил два раза — и берег осветился ослепительно белым огнем. Не успели ракеты погаснуть в морозном воздухе, как из-за ближней сопки последовали ответные сигналы. Это давал о себе знать соседний наряд.

Лобзиков меж тем продвигался к Шатову. Подойдя к последним саням, он приказал сидящим в них людям сойти, поднять руки. Они не поняли. Тогда Лобзиков знаками показал, что нужно сделать.

Со склона сопки вдруг посыпался снег, затрещали мерзлые кусты. Маньчжуры, стоявшие перед Шатовым, вздрогнули, а кое-кто даже присел, но спокойствие пограничника тут же передалось им, и они встали, выпрямились.

Явились вызванные Шатовым пограничники Полозин и Воронько.

— Здесь женщина с ребеночком, их закидали мешками, — донес Лобзиков, сбрасывая с саней тяжелую поклажу.

На руках у женщины плакал ребенок. К ней шагнул невысокий маньчжур и хотел было взять ребенка, но женщина отстранилась.

— Кто из вас говорит по-русски? — спросил Шатов.

— Я мало-мало понимай! — отозвался старый маньчжур — проводник каравана.

— Встаньте! Подойдите поближе!

Он подошел к Шатову, низко кланяясь, и сказал:

— Вчера утром пришли японские жандармы, прочли приказ, чтобы ночью все мы отправились на советский берег. Там, мол, не жизнь, а рай. А тут у нас очень плохо. А если не уйдем, то деревню нашу сожгут и всех расстреляют... Мы и пошли... Мы простые крестьяне. Мы очень худо живем.

— Выходит, добрые самураи послали вас искать лучшую жизнь?

Старик ничего не ответил.

— Конвоировать на заставу! — приказал старший наряда.

Нарушителей построили и повели горной тропой.

— А как же быть с буйволами? — спросил оторопевший Воронько.

— Гони их вперед!

Он снял с полушубка ремень и, как бывало на родной Полтавщине, крикнул:

— Ну, цоб-цобе! До дому поихалы!

Воронько был уверен, что буйволы с той стороны отлично его понимают.

На заставе у китаянки заболел ребенок. Старшина приказал повару Максюку вскипятить молоко с медом и отнести в казарму, где помещалась женщина.

Когда повар пришел, она не сразу приняла у него котелок, но встретив ласковый взгляд пограничника, взяла. Максюк разговорился с ней, мешая русские слова с китайскими.

— Значит, ты не всех знаешь? — спросил он осторожно.

Она отрицательно покачала головой.

— Сколько не знаешь?

Она подняла указательный палец.

— Значит, один среди вас чужой? Не ваш, значит? Да?

— Да! — ответила она.

— Ну, спасибочко! — сказал Максюк и вышел из казармы.

Женщину вызвали к начальнику заставы. И там все выяснилось. Попытка самураев забросить к нам матерого шпиона провалилась...

Застава разместилась в лесу, в ста метрах от Амура, у подножия высокой каменной сопки, вершина которой, как утверждали старожилы, имела форму оленьего рога. Со стороны реки сопка была совершенно отвесной, и чтобы попасть на тропинку, ведущую к заставе, нужно было пристать на лодке к узкому распадку.

Хинган! Непроходимая горная цепь! Не было бойца на заставе, который бы не прошагал в сутки по пять-шесть километров узенькими горными тропками. С бойцами нового пополнения всегда занимался сам Скиба. Он водил их по участку, знакомя с каждым поворотом тропинки, с каждым подъемом и спуском. Здесь были такие места, куда можно было подняться только с помощью горной лошади — монголки, которая тянула пограничника на веревке. И через каждую ночь, чередуясь с замполитом, начальник проверял наряды. Он появлялся перед ними всегда неожиданно, и очень сердился, когда старший наряда не успевал окликнуть проверявшего...

Скиба с женой и двухлетним мальчиком занимал отдельный домик из двух комнат, но большую часть времени он проводил в своей тесной, восьмиметровой канцелярии. Удивительно, как разместилось в ней столько мебели: книжный шкаф, стол, две этажерки, три стула, да еще сундук, который частенько служил начальнику и местом недолгого отдыха.