Нинель Громыко - Комсомольский комитет

— Как во все организации? — удивленно переспросила Зюзина.

— Да. Около сорока человек пойдет. Хотим, чтобы сами комсомольцы помогли нам узнать, почему скучно живет молодежь. Потом, может быть, с активом обсудим положение дел в организациях.

— Ну что же… Если это получится, — в голосе Ани появилась деловитость.

— У вас сынишка или дочка?

— Сын, — с гордостью сказала Аня.

— И с кем же он остается, когда вас дома нет?

— С мамой. У меня мама по хозяйству все делает. Вы знаете, — оживилась Аня, — мы даже с мужем на днях о комсомоле разговаривали. По-моему, мы просто не используем своих возможностей!

Игорь улыбнулся: он думал точно так же.

Молодая женщина, которая сидела перед ним, была полна сил и здоровья, спокойной гордости за свою жизнь, за свою семью. А часто ли она смотрит дальше своих комнат, дальше своего рабочего стола?

— Так как же вы относитесь к тому, чтобы принять участие в работе горкома? — Соболев помедлил, вглядываясь в тонкое румяное лицо молодой женщины.

— А что я должна делать? — робко спросила Аня.

— Например, съездить на кабельный завод. Мне кажется, что лучше вас там никто не справится. — Игорю хотелось, чтобы молодая женщина поверила в свои силы.

Аня Зюзина растерялась, но согласилась.

— Тогда приходите сегодня вечером на инструктаж! — радостно сказал ей Игорь и, когда молодая женщина прошептала «да», обратился к Рудакову:

— Ну, здравствуй еще раз, Федор!

В это время шумно вошел Женя Картавых, внештатный заведующий физкультурным отделом, коренастый парень в суконной рубашке на застежке «молния».

— Слушай, Игорь, я же не умею рисовать, — возмущенно говорил он Соболеву, потому что тот поручил ему завести наглядный лист учета физкультурников по организациям и повесить этот лист в общей комнате.

— Да ты не кипятись: мы уже пригласили художников-общественников из строительного техникума, они и нарисуют.

— Ну ладно… Впрочем, это очень хорошо! — успокоился Женя и снова шумно удивился: — А-а, товарищ Рудаков, здесь у меня как раз к тебе претензии. На кросс почему твои комсомольцы не вышли? Спортивный зал какой хороший в узловом клубе, а спортивные секции на узле не работают. Организовать людей не можете с вашим инструктором по физкультуре, что ли?

— Организовать что, это чепуха. Спортинвентаря нет, вот, — ответил Рудаков.

— Ну, знаешь… — возразил Соболев и замолчал, подыскивая слова.

В паузу бурей ворвался Картавых:

— Федор! Машинисты у вас по две тысячи получают и лыжи за пятьдесят рублей не могут купить или тапочки за тридцатку? Понятно, когда речь идет о людях низкооплачиваемой профессии. Лучше ведь иметь свой личный инвентарь!

Безразличие вдруг точно смыло с лица Рудакова.

— Да мне об этом никто не говорил. Чего вы меня упрекаете? — вспылил он.

— Еще вот что, — настойчиво сказал Соболев. — Тебе ведь Лучникова говорила, что актив готовим, чтобы стоящих комсомольцев в горком прислал?

— Говорила.

— Ну и что же ты?

— Не успел прислать. Да что вы, в самом деле, придираетесь. Вам хорошо в горкоме сидеть! С бумажками работаете, а не с людьми. Вы лучше смотрите, чтобы у вас такие случаи не повторялись, как с моей сестрой.

— Слушай, Федор, — Игорь сказал с особым душевным порывом, — слушай, Федор, ты ведь некрасиво, нетактично себя ведешь.

— Подумаешь! А Силин у вас тактичный? У меня тоже самолюбие есть. Вчера звонит мне по телефону: «Разлагаешь народ», — говорит.

— Правильно говорит! — твердо сказал Соболев. Он знал несколько случаев, когда комсомольцы узла вели себя грубо и нахально, еще хуже, чем их секретарь. — Чему у тебя комсомольцы учатся: как не нужно обращаться? Дисциплину ты не признаешь. Горком для тебя ничто. Смотри, останешься с одним своим самолюбием.

— У меня перед женитьбой с Эммой тоже разговор о самолюбии был, — вдруг засмеявшись и поглядывая на Рудакова, сказал Евгений. Жена его была известная в городе артистка. — Рассказать? — И, не дожидаясь ответа, он стал рассказывать: — Я ей говорю: «Женился бы я на тебе, Эммочка, да ты артистка знаменитая, не скажут про меня люди: «Вон Евгений Картавых пошел», а скажут: «Муж артистки Картавых… шествует».

— Ну, а она что? — заинтересованно спросил Соболев.

— А она говорит: «Много дураков видела, а такого вижу в первый раз. И вообще самолюбие, — говорит, — пережиток».

— Это правильно, — согласился Рудаков.

— А ты сам? — живо обратился к Федору Соболев. — Тебя поправляют, а ты щетинишься, бузотеришь. Ты же представляешь, как нам люди нужны! Ведь не хочешь же ты, чтобы у нас здесь не жизнь была, а так… застой какой-то?