— Знаете, Хазаров, что это такое? В государственном масштабе — это миллионы рублей!
На кухне Хазаров остановился недовольный.
— Ах, неряхи, неряхи! — ворчал он, вытирая платком никелированную ручку двери. — Захватали и не почистили.
Затем он придрался к побелке и штукатурке. В углу нет прямой линии от пола до потолка. И побелка не очень ровная.
До него донеслись звуки четких, чеканных шагов по лестнице. Так ходит Карпов. Зачем потребовалось ему ходить по домам, полностью подготовленным к сдаче?
Хазаров вышел навстречу.
— Не ожидал, Платон Петрович!
— Люблю запах свежей краски. А вы?
— И я, — весело согласился помощник. — В новом доме, даже осенью — как в саду весной.
Целую минуту стояли они друг перед другом, охваченные теплым чувством. Потом Платон Петрович пошел в кухню и заговорил слегка недовольным, меланхолическим басом:
— Завтра пораньше с утра сюда маляров. Будто в кухне позволительно побелить хуже, чем в комнатах! Темные пятна на потолке проступают.
— Хорошо, Платон Петрович, поправим, — согласился Карпов, хотя пятен рассмотреть не мог.
Хазаров вновь принялся костяшками пальцев выбивать частую дробь по стене.
— Как вы думаете, в порядке? Не будут нас трубопрокатчики зимой лихом поминать?
— Хороший звук. Работа сделана на совесть.
— Не везде мы сами успевали смотреть, Владимир Николаевич.
— Самим везде и не нужно. Нашим людям можно доверять, — сказал Карпов с ноткой укоризны в голосе. — Чувство ответственности подымается доверием.
Хазаров промолчал. Раньше он не позволил бы «молодому специалисту» так с собой разговаривать. Подобное замечание было бы воспринято как личное оскорбление. А теперь… Между ними все-таки стояла полоса тумана, неясная, неприятная дымка, сквозь которую они плохо видели друг друга. Карпов вел себя выдержанно, тактично, даже предупредительно. На первых порах он не перечил начальнику ни в чем. В таком поведении Платон Петрович угадывал фальшь. Не таков человек Карпов, чтобы ради призрака мира поступаться своим мнением. Но дымка таяла. День ото дня туман рассеивался. Карпов снова становился самим собой.
— Много домов построил — ничего необыкновенного… Как будто так и надо, — заговорил Хазаров, и в голосе его послышались новые нотки. — А вот построил этот — сердце прыгает в груди! Немолодое сердце и грудь не юношеская… Отчего бы это, Владимир Николаевич? В больших делах участвовал, пятилетки выполнял. И вот поди ж ты… скромный домишко так трогает душу!
Карпов видел, что Хазарову сегодня хочется поговорить о многом, о самом важном. О том, что происходит перед глазами, что он видел раньше вскользь и мимо чего торопливо проходил.
— Я думал, вы и раньше всем сердцем отдавались делу, — возразил Владимир.
— Как сказать… Может быть и так. Значит, сердце теперь больше становится, вместительнее. Это звучит не высокопарно?
Он завел разговор о себе, о своей жизни. Рассказ звучал просто, даже на первый взгляд сухо, но шел из недр существа. И направлен он был не от детства к зрелым годам, а обратно — от настоящего в прошлое. Война, пятилетка, НЭП, революция… Точно шел он по ступенькам в былое и по-новому рассматривал свою жизнь. Безусловно, можно было — надо было! — успеть больше. Гораздо больше. Он мало искал, жил старыми привычками…
— Остерегайтесь таких ошибок, Владимир Николаевич! — воскликнул он. — У вас вся жизнь впереди.
— А у вас?
— У меня впереди только кусок жизни остался… кусок неопределенного размера. — Он помолчал, потом спросил: — А знаете, за что я Семкина уволил?
— Что-то в нем затхлое, плесневелое.
— Ведь это он ту сплетню про вас и Мироненко распускал.
Владимиру не хотелось продолжать этот разговор. И в то же время ему нужно было с кем-нибудь поделиться нахлынувшими мыслями и чувствами. Пожалуй, это все-таки выглядело бы смешно — советоваться с Хазаровым по личным вопросам… Пойти поговорить с мамой?
Сейчас он протянул бы на прощание руку и пошел домой, если бы не услышал знакомый голос:
— Смотрите, эти снопы на фасаде дома — настоящая находка. Символ.
Недавно стройуправление открыло специальную мастерскую для отливки архитектурных деталей из цемента и алебастра.
Через окно Владимир увидел Мироненко, Ивянского. А за ними — Тоню. Они любовались домом, и по выражению лиц было видно, что дом им нравился.
Карпов отступил в глубь комнаты, а Хазаров кинулся к окну, высунулся наружу до половины.
Читать дальше