Николай Павлов - Горячее лето

А он?.. Его летом отпустили, фактически выгнали в «отпуск». Значит, он не нужен. Устарел. Отстал, товарищ Хазаров! Предложат тебе, брат: иди на все четыре стороны. Теперь уж — в бессрочный отпуск. А работать-хотелось до зуда в руках. Строить!

Как бы хорошо сейчас взбежать по лесам наверх, почувствовать на лице ветерок, напоенный запахами полей, поднять руками тяжелый, шершавый шлакобетонный камень.

Нельзя… Ему сейчас невозможно позволить себе такую роскошь. Он здесь наблюдатель. Посторонний человек! Просто — любопытный. Бывало, он гордо и пренебрежительно посматривал с высоты возводимой стены на таких же вот зевак, которым недоступно наслаждение строителя, под чьими руками растет новое здание.

Машины гудят, жужжат и постукивают, как на большом строительстве. Хазаров выпрямляется, выпячивает грудь, замедляет шаги, приближаясь к центру стройки.

Справа, сверху слышится ломкий знакомый голос:

— С приездом, Платон Петрович! Вопрос к вам есть серьезный. Можно?

Петр Проскурин сверкнул крупными белыми зубами.

— Карпову вопросы задавай. Я… в отпуске, — буркнул Хазаров.

Может быть, и не долетели до каменщика его слова, но парень понял и замолчал.

«Никто не бежит навстречу. Все заняты», — горько подумал Платон Петрович. И словно в ответ своим мыслям он увидел спешащего от экскаватора Карпова. «Рад? Притворяется!» — мелькнуло в голове Хазарова, и он резко свернул в сторону. Карпов догнал его.

— Приветствую, Платон Петрович!

Хазаров смотрел на протянутую руку, а не в лицо. Он осторожно положил свою широкую ладонь в ладонь Карпова, точно от рукопожатия ожидал подвоха.

— Слышал, кое-что интересное привезли, Платон Петрович, — сказал Владимир, с тревогой замечая, что молчание сразу становится тягостным.

— Слухи… Уже пошли слухи…

— Мне Березов рассказывал, — продолжал Карпов, опасаясь, что разговор может окончиться двумя фразами. — Но…

— Сомневаетесь? Ну что же… Там тоже сомневались.

— Может быть, пройдем в конторку?

— Нет, — поспешно и резко ответил, как отрубил, Хазаров.

— Ну, все равно — здесь.

Платон Петрович не сдвинулся с места и не сделал ни одного жеста в продолжение всего разговора. Почувствовав, что Карпов искренне заинтересован, он сухо и коротко изложил существо новинки. Потом, оглядевшись вокруг, спросил:

— Вы сами… Все сами?

— Все вместе, коллективно.

— Понятно, — неопределенно сказал Хазаров. Беседа оборвалась.

…На другой день Хазаров пошел в стройуправление. Встречаться с Боровым или Ивянским, пославшими его в разгаре строительного сезона в «отпуск», не хотелось.

Начальник технического отдела говорил с ним без энтузиазма. На предложение — попробовать применить бесцементные шлаковые камни — он отозвался неопределенно: не лишено, дескать, интереса, но — очень сомнительно… Платон Петрович вышел от него обескураженный. «Не доверяют, — думал он, вздыхая. — Осилю сам. Обязательно. Силенка есть. Докажу! Рановато Хазарова в расход списывать».

Хазаров жил тяжелой, двойной жизнью. Идея увлекла его. Она ободряла, поднимала дух. А все остальное было горьким, как полынь.

На строительство домов он теперь приходил только-вечерами. Появляться днем было невмоготу. Ему все-таки не хотелось сразу сдаваться. «Надо еще посмотреть, в какую копейку влетит государству эта конвейерная роскошь», — думал он и шел в свою одинокую комнату считать. Цифры неизменно восставали против него. Тогда он начинал придираться к качеству, кропотливо выискивал изъяны в кладке и штукатурке, пока не убеждался, что строят лучше, чем прежде, а отделка квартир просто добротна.

А Карпов ходит на стройке спокойный, уверенный. У него десятки новых планов. И, должно быть, нет ни одного такого, которого он не мог бы осуществить.

Однажды Березов свел Хазарова с Мироненко. Секретарь живо допытывался о тонкостях привезенной Хазаровым новости. Потом попросил подготовить доклад к совещанию инженерно-технических работников стройуправления.

— По-видимому, следует поставить эксперимент, испытать стенку на прочность и устойчивость, проверить ее теплоизоляционные свойства, — заметил Мироненко.

— Хорошо бы! — воскликнул Хазаров. — Для сложного опыта у нас знающих людей нет.

— А Карпов? — Мироненко смотрел на собеседника так, как будто он назвал самую обыкновенную, безобидную фамилию. — Нельзя ли его позвать сюда?

Хазарова покоробило. Он никак не ожидал такого поворота. Снова в его жизнь вторгнется этот человек. Нет, это невозможно.