Николай Кузаков - Рябиновая ночь

Нечем дышать стало Анне. Она машинально поправила шапку и пошла к селу. «Что ж теперь будет-то? Совсем рехнулась. Он уж давно забыл, что я есть на белом свете. У него жена, дочь. Зачем я ему нужна?»

В деревне стояла та же тишина. Но по улицам уже начал гулять ветерок. Был он еще робкий, несмелый. Наткнулся на Анну, обдал ее степной свежестью и тут же спрятался. Не успела она сделать и десяти шагов, как ветер опять крутнулся вокруг нее, подхватил прядь волос возле уха и бросил на лоб. Анна заправила волосы под шапку.

А под ногами поскрипывал снег: «А-леша, А-леша».

«А может, я обозналась? — усомнилась Анна. — Да нет. Приехал человек на побывку. Ну и что? Люди-то ему здесь не чужие, побудет день-другой, да и поминай как звали. А тебе-то что?»

Мать Анны Елена Николаевна, высокая дородная женщина, хозяйничала на кухне.

— А ты, моя-то, что сегодня рано пришла?

— Привезла сено на ферму, — раздеваясь, ответила Анна, — грузчик руку о проволоку поранил. В больницу уехал. Вот я и без дела осталась.

— Дух-то сегодня какой. Даже голова кругом идет.

— Земля просыпается, — отозвалась Анна.

— Вон и Алексей Петрович приехал. Слава богу, ноне с агрономом будем. А то Нина Васильевна замаялась одна. Годы-то не девичьи.

Анна опустила глаза. Ей казалось, что все ее тайные думы написаны на лице и мать о них сейчас узнает.

— Всей семьей приехали, — продолжала Елена Николаевна. — Забегала я к ним на минуточку. Девочка у них. Ирой звать. Четвертый годик. Шустрая такая. А жена — Катя. Лицом ничего, пригожая. Только уж неособливо приветливая.

— Так уж сразу все о человеке и узнала, — возразила Анна, а самой хотелось слышать, что Катя плохая, не пара Алеше.

— О, моя-то, мало гость гостит, да много видит. Алексей Петрович в правление колхоза пошел, говорит, пока не догляжу все, не успокоюсь. Самостоятельный мужчина. А ведь какой сорванец был. Когда мать его погибла, меня бригадиром полеводческой бригады назначили. Вот уж горюшка-то я с парнями хватила. Им бы бегать, в забавы играть, а тут землю пахать некому. Летом как-то было. Оставила я Алешу, Арсалана и Бориса полоску допахать. Меня в контору вызвали. Из конторы на минутку забежала тебя посмотреть, ты у бабушки Дулмы неделями жила, она тебя, почитай, и выходила. Взяла тебя на колени, а у самой кошки на душе скребут, чует сердце, что-то неладное в поле.

Сажусь на коня и еду. Тракторы стоят в борозде, а моих пахарей нету. И вдруг в кустах как бабахнет! Конь шарахнулся в сторону, я из седла наземь. Поднимаюсь. За мной собачонка из села бродячая увязалась. Гляжу, а она в луже крови. Парни из кустов выбегают, черные от дыма, как черти. Я им кричу: «Что вы, разбойники, делаете? Мало вам мужиков, что на фронте полегли, так вы тут и баб порешить захотели?» — «Мы на реку целились, — оправдывался за всех Борис. — А пушка опрокинулась да в поле стрелила». — «Какая пушка? Где вы ее взяли?»

Ведь что надумали негодники: из трубы пушку смастерили, не только меня, чуть себя-то не погубили.

— Так он насовсем приехал? — как будто между прочим спросила Анна.

— А что ему по белу-то свету маяться: хорошо — да в людях, худо — да дома.

Анна прошла в свою комнату, достала из стола фотокарточку. Алексей стоит на берегу Онона. На плечи небрежно накинут пиджак. На скуластом, бурятского типа лице скупая улыбка. Дыбятся черные непослушные волосы.

И перед глазами Анны не то сон, не то явь. Сенная падь. Анна с Алексеем в травяном балагане. Алексей лежит, заложив руки за голову, Анна сидит рядом. Над падью сплошные тучи. Сверкает молния, непрерывно гремит гром. Сквозь небольшой лаз видно часть луга, озаренного холодным белым светом. Жутко Анне и в то же время радостно, что с ней Алексей, ее Алеша, и никто не посмеет отнять у них эту ночь, первую и, наверное, последнюю.

— Это на нас, Алеша, сердится небо.

От вспышек молнии скуластое лицо Алексея кажется бледным.

— В эту ночь, Аннушка, наливается соком рябина, — голос у Алексея глухой. — Потому и ягоды у нее такие огненно-красные, в них цвет молнии. Сегодня рябиновая ночь. Она всегда с такими грозами.

— Рябиновая ночь, — повторила Анна. — В ягодах — цвет молний. А какой цвет у нашей любви?

Алексей не отозвался.

Отбушевала гроза, укатилась за горы. Сгустилась мгла, хоть ножом режь. Хлынул дождь. Все наполнилось ровным шумом. В балаган полился сырой воздух.

— Что ты завтра скажешь Ваньке?

Приглушенный шумом дождя голос Алексея доносился чуть слышно, его как будто издалека принес ветер. Анне не хочется говорить. Несколько лет она замужем за Дороховым, а вот женщина в ней проснулась только сегодня. И она боится разговорами вспугнуть радость ощущения бытия.