Отиа Иоселиани - Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Еще нет года, как Гуца живет у них. Председатель сельсовета сам просил старого Беслана приютить учительницу. «Переночевавшего в вашем доме даже собаки не посмеют облаять», — говорил он. А Тутар оставил ее немцам. Оставил фрицам, а сам сбежал.

Нет, нет, нет! Тутар скорее встал бы под пули, но не сделал бы этого. Во всем виноват Сиош. Вина Тутара только в том, что он не ослушался, подчинился.

Он посмотрел в лицо умирающему.

— Почему ты сделал это, Сиош? Почему?

Сиош не слышал его упреков. Лишь пасущаяся рядом лошадь навострила уши и оглянулась на Тутара.

Тутар с завистью смотрел на умирающего: он теперь ни перед кем не в ответе и прав перед всеми.

Надо покинуть Сиоша и, пока не поздно, броситься вдогонку за немцами. Он догонит, тропинка, по которой они пошли, ведет в турьи скалы; дальше дороги нет.

Надо погнаться сейчас же, догнать их и погибнуть. Тогда и он, Тутар, будет прав, и с него никто не спросит ответа.

— А Вахо?

Вахо — младше. Главная вина ложится на Тутара. И он должен держать ответ. Надо захватить патронташи Сиоша, отыскать сброшенный в пропасть карабин, пока не поздно, пойти по следу немцев, найти их, а там будь что будет… Рассчитается он с кровниками — хорошо, а нет, так хоть для него не пожалеют пули…

Он расплакался, морщась и больно прикусывая губы. Сквозь слезы глядя на раненого, застегнул ему пуговицы на груди, прикрыл своим тулупчиком из овчины и всхлипывая, вскочил на коня. Конь почувствовал настроение хозяина и нетерпеливым галопом понесся в гору.

Повесив свое ружье на луку седла, Тутар скользнул вниз с тропинки.

Карабин лежал между камнями, как мост, упираясь в два конца. Взяв его в руки, Тутар не удержался и, не трогая курка, глянул в прицел. Потом отвел затвор: в магазине лежало пять патронов. Он достал один из них в ствол и рукавом стер с карабина пыль.

Выкарабкавшись наверх, он присел у ног коня, отдышался. Теперь судьба раненого не очень волновала его. Он даже злился на Сиоша: несчастье началось тогда, когда он прискакал к ним, потом повел их дорогой, где они напоролись на немцев, и, наконец, избавившись от мальчишек, он не сумел ничего сделать, чтобы спасти учительницу и Таджи.

Тутар вставил ногу в стремя и сел на коня. Свое ружье перевесил через плечо, карабин взял в руки и отпустил повод. Чуткий, настороженный, он все подмечал вокруг и все слышал.

Гул боя на перевале смолк.

Со скалы на противоположной стороне ущелья сорвался сокол-стервятник и камнем упал вниз.

Тутар придержал коня: хищные птицы облепили лежащий на дне ущелья труп и, взмахивая крыльями, иногда тяжело перепархивали.

«Убили!» — кровь у него в жилах оледенела.

Он поднялся повыше, развернул коня к ущелью и заглянул, привстав на стременах. Глубоко внизу, среди осыпавшихся камней валялся труп лошади, и стервятники терзали его.

— Лошадь Сиоша! — со вздохом облегчения, усаживаясь в седло, объяснил себе Тутар и, не оглядываясь, поскакал дальше.

Там, где тропинка делилась надвое, он задержался, найти следы коней оказалось нетрудно — пленниц увели к вершинам. Тутар посмотрел на тропинку, петляющую по скале — два всадника на такой не разъедутся. Из двух врагов, столкнувшихся на ней, путь продолжит только один. Ступить на нее — значит начать бой. И назад дороги нет.

Тутар сомневался недолго; взвел курок на карабине, пятками пришпорил коня и поскакал по тропинке.

Обер-лейтенант, играя желваками, стоял возле брезента, закрывшего вход в большую пещеру, когда перед ним вытянулся Кнопс Хампель и повторил сказанное десять минут назад:

— Герр обер-лейтенант, так что пленные — женщины!

Макс промолчал. Кнопс догадался, что ему лучше ретироваться. Он и ретировался: словно уменьшившись в росте, сделал несколько шагов и остановился перед другой пещерой, где два солдата грели на спиртовке консервы.

Услышав, что пленные — женщины, солдаты прервали свое занятие. Из-за брезента высунулись еще две заспанные физиономии.

Унтер-офицер с расцарапанной щекой и шишкой на затылке, запыхавшись, взбежал на площадку перед пещерами и вытянулся, одергивая китель.

Макс, словно отстраняя его, махнул рукой.

Шнайдер покорно отошел в сторону, но руки, поднятой для приветствия, не опустил, словно говоря своим жестом: не суди, не выслушав.

Однако обер-лейтенант не пожелал его слушать.

Первыми на площадку поднялись Бауман и Штуте. За ними вскарабкались пленницы.