Отиа Иоселиани - Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

«Лунный свет сползает все ниже. Макс видит перед собой белый холодный луч: все, чего он коснется, застывает и мертвеет. Но прежде, чем перейти на лицо Макса, луч пройдет по его животу. Сегодня живот Макса непомерно раздут, потому что в одном теле живут два человека одинакового размера и веса. Никто не знает как зовут того, второго… Может быть, тоже Макс… Ну, а двум Максам тесно в одной шкуре, тело распирает чудовищно, и Максу, который был когда-то обер-лейтенантом и враждовал с судьбой, трудно, — все равно что втиснуть обе ноги в один сапог. Нет, чем оставаться в такой тесноте, лучше уйти. Куда бы ни ушел, везде будет лучше, чем здесь. Легче. Просторнее. Хотя бы от этого удушья избавиться, от боли, стискивающей и распирающей, избавиться».

Во многих произведениях не почувствуешь разницы — что умер человек, что скатился с горы камень. Просто забываешь, что речь идет о смерти человека, а не только врага. А тут смерть врага вызывает в нас не меньше переживания, чем вызвала бы смерть дорогого нам соотечественника.

Рассказывает автор и о смертельном ранении советского воина, но рассказывает вскользь, между прочим. И краски берет для этого бледные, маловыразительные. Почему? Да потому, что его интересует другая сторона, потому что он внимательно вглядывается в человеческое нутро врага со всеми протекающими в нем сокровенными процессами и в новом ракурсе показывает нам весь ужас войны. К такому приему уже не раз обращалась советская литература, и всегда это давало интересный результат. То же самое можно сказать и о романе «В плену у пленников».

Использование этого приема отнюдь не превратило врагов в ангелов небесных: мы видим, что они готовы прикончить не только своих пленников-грузин, но и близких этих пленников, последовавших за ними по пятам. И, только заглянув в глаза смерти, сбрасывают они с себя груз жестокости, освобождаются внезапно от всех покровов и масок, в которые обрядила их война, и становятся вновь самими собой со своими ничем более не прикрытыми чувствами и мыслями. И тогда они переносятся воображением далеко-далеко, туда, где за раскинувшимися по ту сторону гор необозримыми просторами им видится родной дом, печальные лица матери и жены, туда, где так манят к себе уют и тепло семейного очага. И вчерашний зверь вдруг вспоминает о боге и взывает к нему о мире и покое на земле.

Подобные превращения выписаны в романе с особым тщанием, как и последние минуты погибающих немецких солдат, когда стоящая над головой смерть отмечает их лица печатью человечности.

Выше мы приводим отрывок, рисующий предсмертную агонию Макса. Теперь напомним сцену смерти Вальтера:

«Но вот он ступил на тропинку и в то же мгновение увидел, с особенной даже отчетливостью и яркостью увидел, как скала, замыкавшая тропинку в первом повороте, налетела на него, налетела лоб в лоб, и загремели горы. Потом тропинка, упирающаяся в темно-красную гранитную стенку, перевернулась и взметнулась вверх. А когда смолкло эхо, загремели пустые котелки, загремели и покатились, но не вниз, а, наоборот, вверх по скале, кувыркаясь, жидко гремя и подпрыгивая».

Всякого человека, будь он виновен или невиновен, будь он агрессор или защитник родины, война делает достойным жалости.

Одно из сильнейших мест романа — это эпизод с Гансом Штуте. Гансу надо сходить на речку за водой, а он, как и все остальные осажденные немцы, охвачен смертельным страхом: несмотря на договоренность с осаждающими, один из немцев, Вальтер, был убит как раз тогда, когда он шел за водой. Потом, правда, выяснилось, что совершили это не Таджи и Гуа, а кто-то другой, тоже засевший в горах в засаду, и немцам было сказано, что тот человек уже предупрежден и теперь опасаться им нечего. Но легко ли довериться слову на войне?! Вот в такой ситуации и приходится Гансу Штуте отправляться за водой. И он идет, идет, весь пронизанный страхом, до предела напряженный, преследуемый мучительными мыслями, вздрагивая всеми поджилками при каждом новом шаге. Писатель скрупулезно передает все оттенки состояния своего персонажа.

«Штуте подошел к началу тропинки и почувствовал, что его увидели сверху. Голову и плечи как бы ожгло мощной лампой. Он осторожно ступил вперед, глядя только под ноги, словно боялся увидеть пулю, которая, пройдя сквозь его грудь или голову, упадет на тропинку.

До того места, откуда полетел вниз Вальтер, оставалось еще два шага. До тех пор его, пожалуй, не убьют.