Отиа Иоселиани - Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

— Да вот все не помру никак…

— Ах, что вы, что вы, дядя Симон! Господь с вами!.. Я заходила к вам в больницу сразу после операции. Вам, конечно, не до меня было. Я и после хотела зайти, и Маке не раз обещала, да все не получалось. Такая уж я нескладная — и в тот раз с пустыми руками…

— Что за извинения, дочка!..

— Нет, нет, не утешайте меня, такая уж я несуразная. Дорогой наш дядя Симон, помните, как одно время я повадилась ходить к вам после школы? Про родной дом забывала…

— Мака, где ты там? Выгляни, подруга твоя пришла!

Даже после этих слов Мака с трудом заставила себя шагнуть к двери.

— Теперь все это далеко, все прошло… — Нуца увидела появившуюся на лестнице Маку. — Мака, золотко мое, спала ты, что ли? Я же говорю — все невпопад! Разбудила тебя?

«Мери удивлена, — подумала Мака, проходя по лестнице мимо невестки. — То ли еще будет!»

— Мака, как ты? Переменилась… или мне кажется? Как же это я не сумела ни разу повидать тебя с тех пор?

«Просто Джумберу Тхавадзе незачем было тебя присылать, — Мака почти с отвращением взглянула на гостью. — А теперь я нужна ему, и сразу у Нуцы угрызения совести, и она рысцой, с гостинцами в охапку бежит к моему отцу».

— Что ж вы на лестнице стоите, чудачки? — развела руками Ольга. — Идите в дом!

«Даже моя мать поучает меня…» — Мака тряхнула головой и пошла перед Нуцей вверх по лестнице.

Нуца не притронулась ни к сладостям, ни к фруктам на столе, только разок пригубила рюмку с настойкой и все повторяла: не беспокойтесь! не беспокойтесь! — и отмахивалась обеими руками.

— Ты и в самом деле очень переменилась, Мака, — сказала она, когда Мери наконец перестала предлагать угощения.

— Да нет, с чего бы мне меняться… — неохотно ответила Мака. Она и этого не хотела говорить и больше для невестки, чем для Нуцы, добавила: — Лето уже, жарко, а в жару я всегда чувствую себя хуже.

— Да, жара… Почему не зашла ко мне ни разу? Ты же знаешь, как я была бы рада… И ты меня забыла!..

Маку сперва задело это открытое «почему не зашла», но Нуца с такой болью сказала: «И ты меня забыла…», что она подумала: наверное, Тхавадзе пользуется ее добротой, а не завистью.

— Нет, Нуца…

— Ах, видно, совсем плохи мои дела! Никому-то я не нужна…

— Нуца! — Мака взглянула в глаза подруге и вдруг заплакала.

— Не при посторонних говорить об этом, но сама удивляюсь, сколько я терпела своего мужа, — продолжала Нуца, — даже теперь и то лучше, чем с ним.

«И все-таки она жалеет о прошлом… Никому не нужна…»

— Брось ты, Мака! Перестань! Неужели из-за меня плачешь?

Мери вышла из комнаты.

«Моя бедненькая невестка опять удивлена. Сперва я не вышла к Нуце, теперь плачу о ее прошлом и ее одиночестве…»

— Хотела покончить с собой, — сказала Нуца, когда дверь за Мери захлопнулась, — да нелегко это — не смогла.

Мака промолчала, но ее очень удивило то, что Нуце приходила в голову мысль о самоубийстве.

— Ну, пойду я, Мака, родная, только расстроила тебя…

«Она не стала бы говорить так, если б все знала. Я любила Нуцу больше других подруг за ее доброту и честность. Это я бессердечна и лжива, и потому мне все кажутся такими…»

— Раз дяде Симону теперь лучше, заходи ко мне хоть изредка. Никого у меня не осталось, кроме сестры да тебя…

«Она для Тхавадзе приглашает меня? Спросила ли она, как мой муж и ребенок? При Мери спросила…»

— Если останусь — зайду.

— Всегда ты так — времени в обрез. Разве ты можешь без сына?

«Она ничего не знает. Джумбер не говорил ей. Но ведь она проводила меня в ту ночь на вокзал…»

— Я выйду с тобой, Нуца.

— Если хочешь…

Мака переоделась и вместе с подругой спустилась вниз.

Нуца распрощалась со всеми у лестницы, не позволила проводить себя даже до калитки.

На улице, по ту сторону нагретой асфальтовой дороги, по берегу оврага переваливались с боку на бок белые гуси.

— Джумбера не видела? — неожиданно спросила Мака и в упор посмотрела на Нуцу.

— Как же, видела! Даже сегодня.

— И что?

— А то, что правду мне сказал: не умеете вы, говорит, дружить; твоя подружка вон уже второй день как приехала, а тебе даже не дала знать.

— Сам-то откуда узнал?

— Я думаю, от твоего брата, Бичи же у него работает.

— Да, да, — поспешно согласилась Мака. — «Ей ничего не известно».

— Хороший он все-таки парень. Я ему прямо сказала: не знаю, говорю, что делать, перед Макой не стыдно — своя, но к больному человеку не пойдешь с пустыми руками, а на мою зарплату… Даже представить себе не можешь, Мака… У меня племянники… ты, наверное, слышала, мой зять попал в аварию, инвалид теперь, а сестра с четырьмя малышами на руках, где уж ей работать! Я знаю, ты поймешь, но перед твоими стариками неловко… Раньше, в школе еще, сколько раз мы их беспокоили, с утра до ночи на вашем дворе… Ах, какое было время! А я никогда им ничего не дарила. Правда неловко, честное слово!.. А Джумберу только скажи — накупил мне всего, дай ему бог побольше. Это, говорит, я тебе в долг даю, — пошутил. Знаю, что не возьмет, но с зарплаты все-таки должна отдать. Не родня он мне, никто, зачем мне обязанной быть?!