Отиа Иоселиани - Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

— Он на машине тебя подвез?

— Представь себе — ни за что!.. Я тоже хороша, набралась наглости и говорю: куда мне теперь все это тащить, раз уж нагрузил — подвези!

— И он не подвез?

— Нет. Что, говорит, люди скажут? Опять за Макой Лежава бегает!..

— А из-за чего же он стрелялся?

— Я тоже ему сказала: из-за чего же ты тогда стрелялся? А он: «Не только Мака была причиной». Что же ты мне, говорю, тогда туману напустил? «Я, говорит, всю жизнь люблю ее, и хотел увидеть, думал, поможет мне это…» И спрашивает: «Зачем ты сообщила в ту ночь, что проводила ее на вокзал?» Я удивилась: сам же просил. А он: лучше б ты обманула меня, обманула бы, что она здесь и ждет, пока я оправлюсь, я бы хоть надеялся. Не знаешь, говорит, ты, что значит для умирающего надежда. А после твоих слов в ту ночь, не помню даже как, сорвался я и убежал из больницы. Ничего не помню, помню только, что свалился где-то в лесу, под деревом, и умереть хотел… Я как напустилась на него: у женщины, говорю, муж есть и ребенок, а ты что? А он: муж, говорит, и у тебя был. Что же, по-твоему, мой муж и ее муж — одно и то же?

— Хорошо, Нуца, хорошо, милая, хватит!

Мака прислонилась к акации, закрыла глаза и с минуту не слышала ничего, кроме покрякивания гусей в овраге.

Когда подъехал расшатанный дребезжащий автобус, она от всей души поцеловала Нуцу. И когда машина скрылась из виду, еще не скоро поплелась домой, окончательно убежденная, что стала ничтожеством.

Незадолго до рассвета запели птицы. Наверное, это жаворонок с упругим звуком крыльев взлетал все выше и выше, и его голос мешался со щебетом, гомоном и свистом. Серая длиннохвостая птичка села на ветку черешни перед окном и залилась, защелкала напряженно, в полный голос вызывая солнце. Она перепрыгивала с ветки на ветку, взмахивала крыльями, перышки на ее шейке становились дыбом, она улетала, снова возвращалась и щелкала, напряженно и страстно.

«Всю эту ночь Тхавадзе не спал, — думала Мака, ощущая на лице движение утреннего воздуха. — Всю ночь искал меня и много раз проезжал мимо нашего дома. Если б я вышла на дорогу, мне почти не пришлось бы ждать. Он надеялся, что я провожу Нуцу до городка и там «случайно» встречусь с ним. Он сумел убедить Нуцу, что любит меня… любит, и только… Нуца не поверила бы ему, если б не надеялась на меня. «Я горжусь тобой», — сказала она мне однажды. Она через меня, вернее, мною мстит мужчинам: одному, с которым ей не удалось ужиться, и другому, который, как ей казалось, любил ее, но бросил. Все, кто только знает меня, обмануты мною и облиты грязью с головы до ног… С головы до ног…»

Не прошло и получаса после ухода Бичико на работу, как прибежала заплаканная Мери и бросилась на кровать рядом с золовкой. Мака приласкала ее, словно ребенка.

— Что случилось, Мери? Успокойся. Тебе нельзя нервничать.

— Ты спасла меня, Мака, ты одна! Иначе мне не было б жизни…

— Об этом давно пора забыть.

— Ох, Мака, Мака! Если б ты знала…

— Что случилось? Объясни!

— Вчера ночью… — слезы мешали Мери говорить. — Вчера, после кино, за соседской девчонкой, той, что живет пониже нас, в переулке… она еще косит немного…

— Ее зовут Цабуния.

— Да, да, за Цабунией после кино увязался какой-то парень…

— И что?

— Все ребята и девушки вернулись по домам, а ее все не было, и мать пошла искать.

— Ну…

— Вышла на дорогу и напоролась на них. Целовал он ее.

— Кто?

— Не знаю… тот, что шел с нею нз кино. Ты не слышала ночью шума и криков?

— Кажется, что-то было. Но при чем здесь ты?

— А утром сегодня мама говорит: развратился мир, оподлился, нынешнюю женщину на порог нельзя пускать, а девок, что родятся, хоть прямо в люльке убивай.

— Ладно, Мери, будет… — остановила ее Мака. — Ну и пусть говорит!

— Отца не было дома, когда мама вернулась от соседей, он в винограднике работал. Я убежала. Знала, что мама не только Цабунию имела в виду. Побежала к нему в виноградник, думаю, помогу заодно. Рассказала: так, мол, и так, такая вышла история с соседской девчонкой. Думала, он посмеется, пошутит…

— А он что? — Мака отвела взгляд и посмотрела в окно.

— А он как вспыхнул, покраснел весь, задрожал. Ах, она сукина дочь, кричит, убить ее мало, стерву такую! Всю улицу опозорила…

— Ладно, Мери, успокойся… хватит.

— Нет, Мака, нет! Не простили бы мне! Ни за что не простили бы! Только любовь к тебе, только она заставила их уступить. Твоя чистота спасла меня… Я всегда знала, всегда, а сейчас втройне, какой грех я совершила! Я недостойна смотреть тебе в глаза, Мака…