Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Со стороны водоема дохнуло вдруг свежестью. Матрена покосилась туда: нет ли там какого подвоха? Лунная дорожка поперек разрезала речку Талую, едва слышно пошумливал камыш. Все в норме вроде бы. Ну и хорошо.

Она вернулась в дежурку и тут же про сон вспомнила. Много думала нынче о Фомке и Митяе, решила Матрена, оттого они и приснились ей. Перед глазами неожиданно зримо предстала немолодая женщина в черном. «Вот липучка! Это, небось, рядом с Фомкой какая-то беда ходит», — предположила Матрена и ужаснулась своей мысли.

Чтоб больше не думать, забыть про сон, она стала вспоминать, как нынешним летом ездила в Москву на ВДНХ. Ее, кстати, за отличную работу на птичнике наградили бесплатной путевкой. Такие же путевки достались еще пятерым кирпилинцам. А вручал их всем сам Митяй. Как это он вдруг, подумала тогда Матрена, расщедрился и потратил колхозные деньги на эти путевки? Скорее всего, он не самолично догадался, из района, наверное, позвонили и сказали, мол, по разнарядке на «Дружбу» полагается шесть бесплатных путевок на ВДНХ, пусть приезжают и забирают. Так вот Матрена тогда пять дней прожила в Москве. Уж и насмотрелась она всего и на выставке, и в самом городе, куда только их не возили и не водили! Красивая наша столица, ничего не скажешь, и богатая, все там имеется, чего твоя душа не пожелает. И все для людей, для таких, как Матрена, и других, которые приезжают туда. Но Матрена не только насмотрелась всего, а и кое-чего даже приобрела, ну, к примеру, пришелся по вкусу ей темный, с крупными цветами — точь-в-точь цыганский! — платок, она и взяла его, несмотря что он немалые деньги стоит. Кроме того, трикотину на платье набрала (она сшила уже платье и однажды даже выходила в нем на люди — девки, увидев, чуть от зависти не попадали; ой, вскрикивали они, уйди, уйди, Матрена, с глаз долой, ибо всех парней наших завлекешь! Они, конечно, шутили, но от платья, как она вышла в нем, не могли глаз оторвать. Еще себе кофточку шерстяную и Светлане шубу купила (полдня за ней в очереди маялась, зато досталась, слава богу, и дочку обрадовала).

И все же не то, наверное, главное, что Матрена чего-то там увидела и всякого накупила, нет, главное — она с людьми хорошими повстречалась. В первый же день с ними и познакомилась, прямо там, на ВДНХ, с мужчиной и женщиной. По выставочным залам они все время ходили вдвоем, она к ним присоединилась, разговорилась и выяснила, что они муж и жена, Федор и Клава, приехали, как и она, по путевке из Кулагинского района. Услышав это, Матрена от радости даже руками всплеснула: «Ах господи ты боже мой! Да мы же, оказывается, земляки, соседи! Я из Разбавинского района, из колхоза «Дружба», слыхали про такой?» Федор почесал лоб: «Район Разбавинский знаю, а вот про колхоз ваш… Он отстающий?» — спросил, хитро прищурившись. «Средний, средний! Не впереди он и не сзади, — поспешила объяснить Матрена, — как говорится, серединка на половинку». Федор удовлетворенно крякнул: «Вот оттого и не знаю. О передовых и отстающих можно в областной газете прочитать, а вот о средних…» Заметив, что землячка заметно сникла, Клавдия одернула мужа: «Перестань чепуху молоть, слышишь?! — И успокоила Матрену: — Ты, подруга, не обижайся на него, пожалуйста, он у меня, ну, как бы тебе помягче сказать? Ну, с придурью маленькой». Матрена подозрительно покосилась на Федора, решив к тому же, что тот сейчас обидится за такие слова и скажет что-то резкое своей половине, но, к ее удивлению, ничего этого не случилось, наоборот, соглашаясь, Федор поддакнул: мол, Клавдия, права, бывает, я на самом деле люблю повыкрутасничать.

Вечером того же дня они сидели в гостиничном кафе, нажимали на столичную кухню, пили «шампунь», как выражается ее дочь Светлана, слушали музыку, а между делом говорили о всякой всячине. Матрене, к слову, было что обсудить с Клавдией, ведь они обе птичницы. «Сколько у вас кур?» — «Двенадцать с половиной тысяч. А у вас?» — «У нас тоже почти столько же. А яиц по скольку собираете на каждую несушку?» — «Двести пятьдесят — двести шестьдесят». — «Правда?» — «А вы?» — «И мы столько же. А чем вы птицу кормите?..» Федор не выдержал: «Нашли место, где о курах говорить и о яйцах. Кстати, о яйцах…» «Федор, Федор, постыдись! Ты же с дамами, кажется, сидишь и не у себя дома!» — оборвала мужа Клавдия. «И вы не дома…» Тут вмешалась Матрена: «Все, товарищи, все, прекращаем говорить о работе и о делах. Давайте шампанское пить и музыку слушать». «Во, эт другое дело, — согласился Федор. — Итак, за что пьем? За встречу в Москве? За Москву?» — «И за встречу, и за Москву!» — «Идет!» Они выпили, бокалы поставили и с минуту, наверное, чуть больше, посидели молча, слушая музыку, но тут Клавдия с Матреной снова о птичнике вспомнили. Федор угрожающе приподнялся: «Уйду от вас, балаболки деревенские!» «Не будем! Не будем!» — взмолились Клавдия с Матреной. «Вот навязались на мою голову!..» Опять помолчали. Клавдия: «Мне даже не верится, что мы в кафе сидим». «И мне!» — искренне поддакнула той Матрена. Федор не заставил себя долго ждать: «Правильно. Какое же это кафе? Нет, дамочки, это не кафе, это большой-большой современный птичник. Разве вы… Да вы прислушайтесь, прислушайтесь, милые мои дамы! — Федор привстал и по-петушиному крикнул: «Ку-ка-ре-ку!» — и так, будто и в самом деле пропел петух. С соседних столиков на них заоглядывались: мол, что за такие странные люди, все о курах да о яйцах, больше того, по-петушиному вскрикивают, мол, у них что, от шампанского головы поболели. «Я же сказывала, — заметила тут же Клавдия, дружелюбно усмехаясь, — что у Федора моего не того малость, — она крутнула указательным пальцем у виска и вопросительно посмотрела на Матрену: — Убедилась теперь, землячка? То-то же!»