Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Зинулю в Кирпилях жалели и, если ее кто-то обижал, старались защитить. Последнее время она заметно изменилась, больше приглядывала за собой, прихорашивалась. Это уже по привычке шло: Горемычка и Горемычка. Хорошо, девка еще не обижалась, когда так окликали, лишь хихикала.

Игнату, отцу своему, Зинуля была большая помощница. Мать прикована к постели, на улицу, уж никто, по-видимому, и не помнит, когда выходила, пять или десять лет назад; как однажды свалила болезнь, так и не отпускает. Поэтому Зинуля успевала все делать: она и за хозяйством, а оно у них немалое, присматривала, и за матерью… Отец ею доволен, одно лишь его беспокоит: девке бы парня, ан кто на нее такую позарится.

Беда с Зинулей случилась давно, ей лишь семнадцать было, как раз только в жизнь входила. Кстати, она то время помнит. Но больше всего ей почему-то врезался в память Ванька-Бес. Рыжеволосый, худощавый, на голове клиньями кепчонка, а в зубах сигарета. Сам себе хозяин, никого и ничего не боится, даже своей тетки, у которой, все знают, ох какая рука тяжелая. Ванька-Бес ходил в монтерах. Подпоясан монтажным ремнем, железные «когти» на плечах. И, когда ни глянь, по столбам лазает, все как будто бы и на месте, и провода целы, и лампочка горит, а он на столбе. И насвистывает.

Зинуля тогда все норовила ему попасть на глаза — не замечал. А Зинуля была собой хороша: стройная, волосы пышные да золотом отливают, ну как на такую внимания не обратить. Зинуля всерьез страдала: ну почему на нее Ванька-Бес не смотрит, неуж у него есть другая? Другой не было, Зинуля это знала. Однако печалилась. Понятное дело, возраст такой, будто через увеличительное стекло все представляется.

Трудно сказать, как бы все повернулось, если бы не произошло с Зинулей несчастье.

В ту пору что-то вдруг надломилось у отца, каким-то он не таким стал, как прежде. Уйдет на работу рано, возвращается… Случаться начало, что не возвращался. Где он? Что с ним? У Зинули болела душа: отец ведь как-никак. И бежала в кузницу. А там тихо и кованый замок на дверях. Обратно — в слезах. Мать, бывало, успокаивала: не плачь, доченька, вернется отец. Наверное, чувствовало ее сердце, где Игнат, но мать пересиливала себя, виду не показывала, что догадывается. «Ложись, доченька, — говорила она. — Ложись. Придет отец, никуда не денется». И действительно приходил. Веселый, благодушный.

Однажды Зинуля не выдержала и выследила отца. И выяснилось, что он ночует у другой женщины. Работу закончит, кузницу закроет — и туда. Как же это так? А мать? В те дни Зинуля в отчаянии была, не знала, что делать. Будь ее воля, думала она, ту женщину, к которой отец ходит, выслала бы из села, принародно причем, чтоб знала, как чужого мужа обвораживать. Матери Зинуля ничего не говорила, не хотела расстраивать.

Но сама решила: следует положить конец отношениям отца с той женщиной. И насмелилась-таки, сказала: о матери бы неплохо подумать, да и о дочке тоже, вон места себе уже сколь времени не находит. Тот выслушал Зинулю, желваками подвигал-подвигал, затем что-то буркнул и вышел из дому.

К той женщине отец больше не ходил. Но зато другая блажь ударила ему в голову — он запил. Днем в кузнице, а вечером с друзьями в застолье играет. Иногда так «наиграется», едва домой ноги волочит. Ну просто не узнать кузнеца Игната Перевалова, был нормальный человек, а стал черт-те кто, пьяница несусветный — и все.

Извелась вконец с ним тогда Зинуля. А тут еще мать: есть бог на свете или нет его, почему не прибирает к себе, отчего мучает столько времени?! О-ой, хоть хватайся за голову и из дому беги!

Как-то выдался такой день — отца нет и нет. Знала Зинуля: пьет отец с друзьями. Но все ж не усидела дома, пошла его приводить. Идет, а навстречу парни. Ей не до них. Отстаньте, говорит она им, не трогайте меня. А они объясняют: и не думают, они хотят сказать, что отца видели мертвецки пьяного рядом с кладбищем, лежит как покойник, страшно глянуть на него. А дело зимой, морозы трескучие. Услышав это, Зинуля вздрогнула: замерзнет же отец, погибнет там, как пить дать, и сорвалась с места почти бегом — спасать, спасать человека надо! Она и не обратила внимания, как парни те, значительно старше ее, хохотнули, да ей и не до того было, она искренне поверила и спешила вызволить из беды отца.

Прискочила Зинуля к кладбищу, бегает, бегает вокруг — нет отца. Опять всмотрелась в темноту — ну нет его! И только тут до нее дошло, что она на кладбище. И тотчас ей сделалось страшно. Бежать, бежать отсюда, подсказывало сердце, еще покойника встретит! И только собралась уходить — тут тебе перед ней что-то огромное и белое и голосом ревучим рычит. Ой-й! — вскрикнула с испугу Зинуля и опустилась на промерзший снег.