Виктор Пшеничников - Последние метры

- Сообщили,- вдруг ответил замполит. Голос у него был усталым.- Уже выехали…

Лагунцов поднял на замполита глаза, ни о чем не спрашивая, пристально посмотрел на него. Как ему в эту минуту хотелось сказать: «Держись, Николай, как бы муторно ни было на душе»! Но ничего не сказал, только тяжело, боком протиснулся к двери и вышел.

У порога, не решаясь войти, толпились солдаты. И Кислов, ближайший друг Дремова, и все остальные смотрели на капитана с надеждой. Каких слов ждали они от него? Если бы он мог снять с них этот тягостный груз!.. «Как все повзрослели за день!» - подумал о них капитан. Вот тебе и старый-престарый отрывной календарь… Нет, не просто листки, обозначающие ушедший день, опадают с него. Опадает все мелкое, пустое, давая взамен что-то незыблемое, вечное, как жизнь - от ее начала и до конца… В эти минуты Лагунцов особенно ценил в своих подчиненных сдержанность, умение, стиснув зубы, пройти в двадцать лет и через такое испытание…

- Где Олейников? - спросил капитан, ни к кому конкретно не обращаясь.

- В беседке,- ответил Кислов.- Спать не идет…

- Не оставляйте его одного,- на всякий случай предупредил капитан, хотя напоминание было излишним.- Пусть кто-нибудь все время находится с ним, слышите?..

Солдаты нехотя поднимались по винтовой лестнице в казарму. Их приглушенные шаги напоминали едва слышную печальную мелодию, и звон дюралевых уголков на ступеньках отдавался в ушах, как скорбный к ней аккомпанемент.

Геннадий Кислов, ближайший друг Дремова, остановился на нижней площадке, молча, повернувшись вполоборота, смотрел в лицо капитану. «Иди! - хотелось крикнуть Лагунцову.- Чего травишь душу? Иди!» Но он лишь тихо сказал:

- Ничего уже не поправишь, Гена…

Лагунцов вошел в дежурную - запрашивала соседняя застава.

Капитан Бойко, вызвавший Лагунцова по рации, в подробный разговор не вдавался, и Лагунцов был благодарен ему за это. Согласно кивнул, словно видел друга перед собой, когда Бойко сказал:

- Трудно тебе, брат, придется…

«Если бы только трудно!..- подумалось Лагунцову.- Виктор Петрович Суриков, начальник отряда, как-то сказал: «Запомните, Лагунцов, в погранвойсках слово «трудно» употребляется без превосходной степени, и русский язык вовсе тут ни при чем. Трудно - просто трудно, и по-другому - никак».

- И по-другому - никак,- задумчиво повторил Лагунцов, выходя из комнаты дежурного в коридор.

Вскоре на заставу прибыли представители из отряда: майор Савушкин, за кем была закреплена здесь дружина, врач-эксперт Белов, майор Кулначев и с ним еще двое незнакомых офицеров. Лагунцов провел прибывших в канцелярию. Молчали, пока Завьялов, остававшийся на заставе за Лагунцова, обстоятельно докладывал о происшествии. Он не упустил ни одной детали, и лишь запнулся, когда говорил о произведенной им замене дежурных. Основное выяснили. Установилась тяжелая пауза. Савушкин тюкал ручкой по стеклу на столешнице врач-эксперт следил за его однообразными движениями, поднимая и опуская глаза.

Лагунцов отрешенно смотрел в окно. На асфальтовой дорожке, где прохаживался часовой, увидел быстро прошедшего в калитку старшину Пулатова. Старшина только что вернулся из города на такси - в просвет между воротами и калиткой был виден бок машины с шашечками на дверце. Забыв о своих тридцати восьми, старшина шумно влетел в канцелярию и радостно объявил:

- Сын! На зависть вам, адмиралы, сын!

Его глаза блестели, лучились радостью. Пулатов до краев был полон своим, бесконечно далеким от всего, что здесь недавно произошло, о чем он еще не знал…

- Поздравляю, старшина,- сухо отозвался Лагунцов, пока Пулатов разглядывал гостей.

- Что случилось? - спросил Пулатов.- Что, товарищ капитан?

Когда ему сказали о Дремове, вытянутые руки старшины затряслись. Он так посмотрел на Лагунцова, что тот отвернулся к окну: вид растерянного старшины действовал на него угнетающе. Облизнув сухие губы, Пулатов подошел к замполиту, тронул его за рукав.

- Как же так, а? Мама ведь у него одна теперь..,»

Вот, от нее…- В руках старшина держал какой-то листок.- Телеграмма ему.

Лагунцов взял листок, начал читать: «Сашенька, сынок мой, днем рождения. Береги себя. Целую. Мама». Лагунцов тяжело вздохнул, безадресно сказал, как бы поясняя кому-то:

- Через день ему было бы двадцать…- Свернул листок и спрятал.

- Едем на место,- решительно пригласил всех Савушкин и первым вышел из канцелярии.

- Товарищ майор,- обратился к нему Лагунцов, когда Савушкин уже готов был сесть в машину.- Разрешите старшему лейтенанту Завьялову отдыхать?